Александр Дюма - ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. IV том

— Сейчас же.

— Двери заперты.

— Ты права; а завтра ты свободна?

— Я свободна всегда.

— Завтра жди меня здесь в этот же час, я раздобуду ключ от церкви.

— Я буду тебя ждать, но придешь ли ты?

— О, клянусь тебе в этом моей жизнью! Но какова твоя клятва, каков твой залог?

— Держи, — ответила Анна, — вот мои четки.

И она завязала их вокруг шеи Бернардо.

И в тот же миг он обнял Анну де Ньеблу и крепко прижал к груди; их губы встретились в поцелуе.

Но, вместо того чтобы быть жарким, как первый поцелуй любви, прикосновение уст монахини оказалось ледяным, и холод, пробежавший по жилам воина, пронзил его сердце.

— Прекрасно, — сказала Анна, — теперь никакие человеческие силы уже не смогут разлучить нас. До встречи, Суньига!

— До встречи, дорогая Анна. До завтра!

— До завтра?..

Монахиня высвободилась из объятий возлюбленного, медленно отошла от него, все время оборачиваясь, и возвратилась на хоры, где за нею закрылась дверь.

Дон Бернардо де Суньига позволил ей туда вернуться, протягивая к ней руки, но оставался на месте и, только увидев, что она скрылась, подумал, что пора уходить отсюда.

Он поставил вплотную четыре скамьи, поперек них нагромоздил еще четыре, а сверху стул и выбрался из церкви через окно, как и задумал. Трава была высокой и мягкой, какая обычно бывает на кладбищах, поэтому он мог спрыгнуть с высоты двенадцати футов, не причинив себе никакого вреда.

Теперь у него не было необходимости уносить портрет Анны де Ньеблы: завтра ему будет принадлежать она сама.

На горизонте уже начал заниматься рассвет, когда дон Бернардо де Суньига вернулся за своим конем на постоялый двор (там он его оставил).

Непонятное недомогание овладело рыцарем, и, даже завернувшись в свой широкий плащ, он ощущал, как постепенно в его тело проникает холод.

Он спросил у конюха, как найти монастырского кузнеца; ему сказали.

Кузнец жил на окраине деревни.

Чтобы согреться, дон Бернардо погнал коня галопом и через минуту услышал удары молота о наковальню, увидел, как сквозь открытые окна и дверь кузницы разлетаются искры чуть ли не до середины улицы.

У двери кузницы он соскочил с коня, но его тело все сильнее охватывал холод, и он удивился автоматической скованности своих движений.

Что касается кузнеца, тот замер с поднятым молотом, не сводя глаз с этого благородного сеньора, закутанного в плащ рыцаря ордена Алькантары: тот спешился у его двери и входил к нему как обычный клиент.

Убедившись, что у рыцаря дело именно к нему, кузнец положил молот на наковальню.

— Чем могу служить, ваша милость?

— Это ты кузнец монастыря Непорочного зачатия? — осведомился гость.

— Да, это я, ваша милость, — последовал ответ.

— У тебя есть ключи от монастыря?

— Ключей нет, ваша милость, но есть их чертежи, и, если какой-нибудь из ключей затеряется, я могу заменить его новым.

— Так вот, я хочу иметь ключ от церкви.

— Ключ от церкви?

— Да.

— Простите меня, ваша милость, но мой долг спросить у вас, что вы собираетесь с ним делать?

— Я хочу заклеймить им моих собак, чтобы уберечь их от бешенства.

— Это право сеньора; вы владелец земли, на которой построен монастырь?

— Я дон Бернардо де Суньига, сын Педро де Суньиги, графа де Баньяреса, маркиза д'Айямонте; я рыцарь ордена Алькантары, как ты можешь это видеть по моему плащу, и командую сотней воинов.

— Не может быть! — воскликнул кузнец с нескрываемым ужасом.

— Это почему же не может быть?

— Потому что вы живы, и вполне живы, хотя вам, похоже, холодно, а дон Бернардо де Суньига умер сегодня около часу ночи.

— И кто же тебе сообщил столь удивительную новость? — поинтересовался рыцарь.

— Оруженосец в стеганом камзоле с гербом замка Бехар; час тому назад он прошел в монастырь Непорочного зачатия, чтобы заказать там заупокойную мессу.

Дон Бернардо расхохотался.

— Держи пока десять золотых монет за твой ключ, — сказал он. — Я приду за ним сегодня после полудня и принесу тебе еще столько же.

Кузнец поклонился в знак согласия. Двадцать золотых монет он не смог бы заработать и за год, и за такую сумму стоило рискнуть, даже если его ждет наказание.

Впрочем, о каком наказании может идти речь? Ведь существовал обычай: чтобы уберечь охотничьих собак от бешенства, их клеймят ключами от церквей. Сеньор же, столь щедро его вознаградивший, ни в коем случае не мог быть вором.

Дон Бернардо сел на коня. Он пытался согреться в кузнице, но это ему не удалось. Теперь он надеялся больше на солнце, что начинало подыматься, сияющее, каким оно бывает в Испании уже в марте.

Дон Бернардо доехал до полей и пустил коня вскачь; но холод овладевал им все больше и больше, ледяная дрожь пробегала по всему его телу.

И это было еще не все: казалось, он был словно прикован к монастырю и описывал круг за кругом, в центре которого находилась церковная колокольня.

Около одиннадцати часов, пересекая лес, он заметил работника, отесывавшего дубовые доски; ему часто доводилось видеть эту работу, но тут его словно что-то невольно толкнуло спросить у плотника:

— Что ты делаешь?

— Вы же сами видите, достопочтенный сеньор, — откликнулся тот.

— Нет, если я тебя спрашиваю.

— Ну хорошо, отвечу вам: я делаю гроб.

— Дубовый? Верно, ты стараешься для знатного сеньора?

— Для рыцаря дона Бернардо де Суньиги, сына его милости Педро де Суньиги, графа де Баньяреса, маркиза д'Айямонте.

— Разве рыцарь умер?

— Сегодня около часу ночи, — ответил работник.

— Это сумасшедший, — пробормотал дон Бернардо, пожав плечами, и продолжил свой путь.

Около часу дня, подъезжая к деревне, где был заказан ключ, он встретил монаха, ехавшего верхом на муле в сопровождении ризничего, шедшего пешком.

Ризничий нес распятие и кропильницу.

Дон Бернардо уже придержал было своего коня, чтобы пропустить святого человека, когда неожиданно для самого себя передумал и жестом показал монаху, что хочет с ним поговорить.

Монах остановился.

— Откуда вы, святой отец? — спросил рыцарь.

— Из замка Бехар, достопочтенный сеньор.

— Из замка Бехар? — переспросил удивленный дон Бернардо.

— Да.

— И что же вы делали в замке Бехар?

— Я там был, чтобы исповедовать и соборовать дона Бернардо де Суньигу, который, почувствовав около полуночи, что он умирает, позвал меня, чтобы получить отпущение грехов; но я, хотя и выехал без промедления, прибыл в замок слишком поздно.

— Как слишком поздно?

— Да, когда я приехал, дон Бернардо де Суньига был уже мертв.

— Уже мертв! — повторил рыцарь.

— Да, и хуже того, он умер без исповеди. Да смилуется Господь над его душой!