Александр Дюма - ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. IV том

Так прошло шесть лет; судебное разбирательство то возобновлялось, то затухало по прихоти судей и адвокатов, и эти шесть лет ожиданий и тревог пролетели для обитателей поместья Гэмвеллов как один день.

Робин и Гилберт так и остались жить под гостеприимным кровом сэра Гая, но, несмотря на всю любовь и нежные заботы своего сына, прежний веселый Гилберт превратился в свою собственную тень. Маргарет унесла с собой его душу и жизнерадостность.

Марианна также осталась жить у Гэмвеллов. Двадцатая весна сделала привлекательную девушку еще красивее, чем она была в тот день, когда Робин, впервые увидев ее, так простодушно восхищался прелестью ее лица. Мужчины относились к ней с почтительной любовью, женщины — с самоотверженной нежностью, и для счастья Марианны не хватало только присутствия брата. Аллан жил во Франции и в своих редких письмах ничего не сообщал ни о том, счастлив ли он, ни о том, собирается ли он вернуться.

Больше и сильнее, чем кто-либо другой в поместье, Марианной восхищался Робин, обожал ее и ценил в ней душевные и физические совершенства, но это доходившее до идолопоклонства обожание не отражалось у него ни во взоре, ни в словах, ни в жестах. Одиночество девушки внушало Робину такие почтительные чувства, какие внушило бы присутствие матери; кроме того, неуверенность в своем собственном будущем и порядочность не позволяли ему признаться в любви, потому что настоящее его не позволяло скрепить ее святыми узами брака.

Разве могла благородная сестра Аллана Клера опуститься до Робин Гуда?

Даже самый внимательный наблюдатель не смог бы ничего сказать о чувствах девушки; ни в поступках Марианны, ни в ее словах, ни в ее взоре нельзя было прочесть, ни того, какое место занимал Робин в ее сердце, ни даже того, понимала ли она, как пылко, молчаливо и преданно он любит ее.

Нежный и мелодичный голос Марианны звучал одинаково, к кому бы она ни обращалась. Отсутствие Робина не заставляло ее бледнеть и не придавало задумчивости ее глазам, а неожиданное его появление не вызывало румянца на ее лице; она ни разу не беседовала с ним наедине, не встречалась как бы случайно. Неизменно печальная, но не унылая, она, казалось, жила воспоминаниями о брате и надеждой на то, что Аллан сможет наконец когда-нибудь перед всем миром открыто, радостно и гордо признать, что леди Кристабель любит его.

Остальные обитатели поместья Гэмвелл казались не столько обществом, в котором жила Марианна, сколько двором коронованной особы; не будучи ни с кем ни холодной, ни надменной, ни высокомерной, девушка невольно поставила себя выше своего окружения. Сестра Аллана Клера казалась королевой поместья. Она была королевой по праву красоты, но можно было бы сказать, что права на этот титул ей давало нечто другое, более основательное, и это нечто было превосходством, причем неоспоримым и всеми признанным. Аристократические манеры девушки, ее остроумный и серьезный разговор столь очевидно ставили ее выше хозяев усадьбы, что в своем прямодушии, искренности и сельской простоте они первые признали ее достоинства.

Мод Линдсей, чей отец умер лет пять назад, не могла ни вернуться в замок, ни поехать во Францию к своей госпоже, а потому жила в усадьбе Гэмвеллов, стараясь быть полезной по мере своих сил.

Молочный брат Мод, славный малыш Хэл, занимал в замке должность сторожа. Поспешим заметить, что он не раз испытывал искушение послать ко всем чертям службу у барона, но его приковывал к замку серьезный довод, коренившийся в его сердце и пересиливавший все остальное, и этим доводом была Грейс Мэй, прекрасные глаза которой как звезды сверкали рядом с Ноттингемом и сводили на нет храбрые планы освобождения, замышлявшиеся молодым человеком. Влюбленный Хэл переносил это рабство с чувством, в котором смешивались радость и печаль, и, чтобы утешиться, время от времени подолгу гостил у Гэмвеллов. Веселые сыновья сэра Гая заметили, что первыми словами Хэла по приезде неизменно были:

— Дорогая сестрица Мод, я привез вам поцелуй от моей прелестной Грейс.

Мод соглашалась принять поцелуй. За играми, смехом, болтовней и едой незаметно проходил день, и уже на пороге Хэл снова говорил тем же тоном, что и по приезде:

— Дорогая сестрица Мод, подарите мне поцелуй для Грейс Мэй.

Мод дарила ему прощальный поцелуй, и Хэл уезжал довольный.

Он так любил свою невесту, этот честный и добрый юноша!

Наш друг Джилл Шербаун, веселый монах Тук, наконец понял, что сердце Мод к нему равнодушно, ибо девушка была с ним всегда вежливо-холодна. В первые дни после того как его постигло это разочарование, бедный Тук без конца жаловался на непостоянство всех женщин вообще, и Мод в частности. Когда жалобы, стенания и сожаления притушили остроту боли, Тук поклялся навсегда отречься от любви, поклялся, что отныне он будет любить только выпивку, радости застолья и добрые удары палки, добавив в душе, что всегда предпочитает раздавать их, а не получать. Свою клятву Тук подкрепил обильным завтраком, запив его немыслимым количеством эля, а потом еще полудюжиной стаканов старого вина. С честью закончив эту обильную трапезу, Тук вышел из гостеприимной залы, не соизволив даже взглянуть на Мод, стоявшую в задумчивости у окна, а затем, забыв пожать руки хлебосольным хозяевам, закутался в свою решимость, как в плащ, и величественно удалился из поместья Гэмвеллов.

Ну а Мод любила, Мод продолжала любить Робин Гуда. Однако, когда бедная девушка познакомилась с Марианной, а время и ежедневное общение дали ей возможность оценить редкие качества сестры Аллана Клера, она поняла эту верность Робина и простила его равнодушие и пренебрежение к ней самой. И не только простила; будучи девушкой доброй и преданной, она признала превосходство Марианны, приняла его и примирилась без всякой задней мысли, без всякой надежды на будущее, хотя и не без сожалений, с ролью сестры Робина. С тонкостью и проницательностью истинно влюбленной женщины Мод догадалась о тайне Марианны. Эта тайна, в которую не мог проникнуть даже тот, для кого она представляла наибольший интерес, недолго была скрыта от Мод; в спокойном и внешне равнодушном взоре Марианны она прочла то, что составило бы счастье молодого человека:

«Я люблю Робина».

Мод постаралась похоронить свои мечты о счастье под невыносимой тяжестью этого открытия и прогнать из своего сердца милый образ Робина; она старалась казаться всем веселой и беззаботной, но, желая забыть, она могла лишь вспоминать и плакать. Эта беспрерывная внутренняя борьба между сердцем и рассудком изменила внешность Мод. Свежая и веселая дочь старого Линдсея вскоре стала походить на свой собственный полустертый портрет, в котором с трудом угадывалось ее милое улыбчивое личико; постоянное внутреннее страдание заставило побледнеть розовые щечки, вид у нее стал болезненный, и все приписали это горю от потери отца.