Джордж Элиот - Адам Бид

В старых суровых формах было, однако ж, то преимущество, что они заставляли вас исполнить решение посредством какого-нибудь явного поступка: когда вы приставили рот к одному концу отверстия в каменной стене и знаете наверное, что на другом конце есть слушающее вас ухо, то очень вероятно, что вы скажете то, что вы намеревались сказать, нежели если вы сидите, держа ноги в удобном положении под обеденным столом, с собеседником, который не будет иметь причины удивляться, если вы не имеете сказать ему ничего особенного.

Как бы то ни было, в то время, как Артур Донниторн едет извилинами по веселым тропинкам верхом при сиянии утреннего солнца, он серьезно намеревается излить душу перед священником, и резкий звук косы, раздающийся в то время, как он едет по лугу, производит на него еще более радостное впечатление, потому что он имеет честное намерение. Он с радостью видит надежду на установившуюся погоду теперь, когда наступило время для уборки сена, о чем так заботились поселяне; и участие в радости, которая касается всех, а не только одних вас, производит такое здоровое действие, что эта мысль об уборке сена действует на его расположение духа и представляет его решение делом более легким. Человек, живущий где-нибудь в городе, может, пожалуй, предполагать, что эти впечатления ощущаются только в книжке рассказов для детей, но когда вы очутились среди полей и изгородей, то невозможно сохранить последовательное равнодушие относительно простых удовольствий природы.

Артур проехал деревню Геслоп и приближался к брокетонской стороне горы, когда на повороте дороги он увидел впереди себя шагах во ста человека, которого невозможно было принять не за Адама Бида, если б даже за этим человеком не следовала по пятам серая, бесхвостая овчарная собака. Он шел своим обычным скорым шагом, и Артур приударил своего коня, чтоб догнать его, ибо в нем сохранялось еще чувство, которое он питал к Адаму с детства, чтоб не упустить случай поболтать с ним. Я не скажу, чтоб его любовь к работнику не была несколько обязана своей силой любви к покровительству: наш друг Артур охотно делал все, что было прекрасно, и любил, чтоб его прекрасные дела признавалась таковыми.

Адам, услышав ускоренный топот лошадиных копыт, оглянулся и стал ждать всадника, сняв с головы бумажный колпак с ясною улыбкою, свидетельствовавшею, что он узнал ехавшего. За братом Сетом Адам готов был сделать для Артура Донниторна больше, нежели для какого-нибудь другого молодого человека на свете. Он, вероятно, скорее решился бы потерять что-нибудь другое, только не двухфутовую линейку, которую всегда носил в кармане: то был подарок Артура, купленный на карманные деньги, когда молодой джентльмен был одиннадцатилетним белокурым мальчиком и когда он, пользуясь уроками Адама, сделал такие успехи в плотничном мастерстве и токарном искусстве, что до крайности надоедал всем женщинам в доме подарками, состоявшими из ненужных катушек и круглых коробочек. Адам гордился маленьким сквайром в те молодые дни, и его чувство только слегка изменилось, когда белокурый мальчик подрос и стал усатым молодым человеком. Я должен сознаться, что Адам был очень чувствителен к влиянию звания и готов оказывать уж особенное уважение всякому, кто пользовался большими против него преимуществами, так как он не был философ или пролетарий с демократическими идеями, а просто здоровый, умный плотник, в основе своего характера имевший обширный запас благоговения, которое заставляло его признавать все установившиеся притязания до тех пор, пока он не находил весьма ясных оснований сомневаться в них. Его голова не была набита теориями о том, чтоб привести свет в порядок, но он видел, сколько вреда происходило от зданий, выстроенных из невысушенного леса, от несведущих людей в изящных платьях, которые делали планы пристроек, мастерских и тому подобное, без всякого существенного знания дела, от нечистой столярной работы и от поспешных контрактов, которые никогда не могли быть выполнены без того, чтоб не разорить кого-нибудь; и он, с своей стороны, мысленно решился противодействовать такого роду делам. В этих случаях он не отказался бы от своего мнения перед самым многоземельным помещиком в Ломшейре или даже Стонишейре, но, за исключением этого, он считал благоразумным уступать людям, более его сведущим. Он как нельзя более ясно видел, что леса в имении заведывались весьма дурно и фермерские строения находились в срамном положении; и если б старый сквайр Донниторн спросил его: что выйдет из такого дурного управления? – то он не уклонился бы высказать свое мнение об этом; но побуждение, заставлявшее его оказывать полное уважение к «джентльмену», во все время разговора нисколько не уменьшилось бы в нем. Слово «джентльмен» производило на Адама чарующее влияние; и как он часто говорил сам: «Он терпеть не мог человека, думавшего, что сделается важным барином, если станет петушиться с людьми, которые лучше его». Я должен снова напомнить вам, что в жилах Адама текла кровь крестьянина и что, так как он жил полвека назад, некоторые из его характеристических черт были обветшалыми, как вы и должны ожидать это.

Это инстинктивное поклонение Адама относительно молодого сквайра подкреплялось детскими воспоминаниями и личным уважением; таким образом вы можете себе представить, что он был лучшего мнения о добрых качествах Артура и гораздо выше ценил все его самые незначительные поступки, нежели такие же качества и поступки в каком-нибудь простом работнике, как он сам. Он был уверен, что для всех в Геслопе наступит счастливый день, когда молодой сквайр вступит во владение имением, ибо он имел такой великодушный, чистосердечный характер и необыкновенное понятие касательно улучшения и починок, если взять во внимание, что он только что достиг совершеннолетия. Итак в улыбке, с которою он снял свой бумажный колпак, когда Артур Донниторн подъехал к нему, выражались и уважение, и дружеское расположение.

– Ну, Адам, как ты живешь? – сказал Артур, протягивая руку. Он не подавал руки никому из фермеров, и Адам вполне чувствовал оказываемую ему честь. – Я видел тебя сзади уж издалека и мог поклясться, что это ты. У тебя та же спина, только пошире, как в то время, когда ты, бывало, носил меня на ней. Помнишь?

– Да, сэр, помню. Плохо было бы, если б люди не помнили, что они делали и что говорили, когда были мальчиками. Ведь иначе мы были бы так же равнодушны к старым друзьям, как и к новым.

– Ты, я полагаю, идешь в Брокстон? – сказал Артур, заставляя лошадь идти медленным шагом, между тем как Адам шел рядом с ним. – Не идешь ли ты в дом священника?

– Нет, сэр, мне нужно посмотреть у Брадвелля ригу: там вот боятся, что кровля раздвинет стены, – и я иду посмотреть, что там можно сделать, прежде чем мы пошлем материал и работников.