Джордж Элиот - Адам Бид

Этот заздравный тост был принят со всем восторгом, которого явно недоставало предыдущему. Конечно, то был самый живописный момент в сцене, когда мистер Ирвайн поднялся, чтоб говорить, и все лица присутствовавших в комнате обратились к нему. Его лицо поражало своею высшей утонченностью более, нежели лицо Артура, в сравнении с окружавшими лицами. Лицо Артура было скорее обыкновенное британское лицо, и великолепие его новомодного платья было сродни вкусу в костюме молодого фермера, нежели пудра мистера Ирвайна и его хорошо вычищенная, но и хорошо поношенная черная одежда, которая, казалось, была его любимым костюмом при необыкновенных случаях, потому что он обладал таинственным секретом никогда не носить платья, имевшего вид нового.

– Уж не впервые, – сказал он, – должен я благодарить моих прихожан за выражение их добродушия, но расположение ближних принадлежит к числу таких вещей, которые, чем старее, тем становятся драгоценнее. Действительно, наша приятная встреча сегодня служит доказательством того, что когда доброе становится совершеннолетним и, по всей вероятности, будет еще жить, то мы имеем причину этому радоваться, а отношения между нами, как пастора и прихожан, достигли совершеннолетия два года назад, потому что вот уж двадцать три года, как я пришел в первый раз в вашу среду, и я вижу теперь многих стройных и красивых молодых людей здесь, также цветущих молодых женщин, которые смотрели на меня, когда я крестил их, далеко не так ласково, как, к счастью, они смотрят на меня теперь. Но вы, я уверен, не удивитесь, когда я скажу, что из всех молодых людей один, в котором я принимаю сильнейшее участие, мой друг мистер Артур Дон-ниторн, которому вы только что высказали ваше уважение. Я имел удовольствие быть его воспитателем в продолжение нескольких лет и, натурально, имел возможность узнать его коротко, чего не могло случиться ни с кем другим из присутствующих здесь; и я с гордостью и удовольствием уверяю вас, что разделяю ваши высокие надежды касательно его и вашу уверенность в том, что он обладает качествами, которые сделают его прекрасным помещиком в то время, когда он займет между вами это важное положение. Мы чувствуем одинаково в большей части предметов, в которых человек пятидесяти лет может одинаково чувствовать с юношей двадцати одного года. Так, он только что выразил чувство, которое я разделяю с ним от всей души, и я не желал бы не воспользоваться случаем, чтоб выразить это. Это чувство состоит в том, как он ценит и уважает Адама Бида. О людях, занимающих видное положение, конечно, думают и говорят больше и их добродетели восхваляются больше, нежели достоинство людей, жизнь которых протекла в скромном ежедневном труде. Но каждый умный человек знает, как необходим этот скромный ежедневный труд и как важно для нас то, чтоб он был хорошо исполнен. И я вполне разделяю мнение моего друга мистера Артура Донниторна, что когда человек, обязанность которого заключается в такого рода труде, показывает характер, делающий его примером в его положении, то его достоинство должно быть признаваемо. Он один из тех, которому подобает честь, и его друзья должны с радостью почитать его. И знаю Адама Бида, и хорошо знаю как работника и как сына и брата, и я скажу простейшую истину, говоря, что уважаю его так, как только можно уважать кого-либо на свете. Но я говорю с вами не о чужом; некоторые из вас его короткие друзья, и я уверен, что здесь не найдется человека, который не знал бы его настолько, чтоб не от души выпил с нами за его здоровье.

Когда мистер Ирвайн остановился, Артур вспрыгнул с своего места и, наполнив стакан, воскликнул:

– Весь стакан за Адама Бида, и пусть Адам наживет сыновей, столь же честных и искусных, как он сам!

Никто из слушателей, даже и Бартль Масси, не был в таком восторге от этого тоста, как мистер Пойзер: как ни трудной работой была его первая речь, он непременно вскочил бы и произнес другую, если б не понимал, что подобная вещь будет совершенно выходить из порядка дел. Итак, он нашел исход своему чувству, выпив свой эль необыкновенно быстро и поставив стакан со взмахом руки и решительным стуком. Если Джонатан Бердж и немногие другие и были не совсем довольны этим случаем, они, тем не менее, всеми силами старались казаться довольными, и все, по-видимому, отвечали на тост единодушным восторгом.

Когда Адам встал, чтоб благодарить своих друзей, он был бледнее обыкновенного. Очень натурально, он был сильно тронут данью, которую ему приносили публично: он находился среди всего своего ограниченного мира, и последний собрался тут, чтоб оказать ему честь. Он не чувствовал робости при мысли о том, что ему надобно говорить, так как его не смущали ни мелкое тщеславие, ни недостаток в словах. В нем не было заметно ни неловкости, ни замешательства. Он стоял, по своему обыкновению, твердо и прямо, несколько откинув голову назад и держа руки совершенно спокойно, с грубым достоинством, свойственным умным, честным, стройным работникам, которые знают свои обязанности на этом свете.

– Я совершенно поражен удивлением, – сказал он, – я вовсе не ждал такого назначения, потому что оно принесет больше того, что я получаю теперь, но тем более я должен быть благодарен вам, капитан, и вам, мистер Ирвайн, и всем моим друзьям здесь, которые выпили за мое здоровье и пожелали мне всего хорошего. Нелепо было бы с моей стороны, если б я сказал, что вовсе не заслуживаю мнения, которое вы имеете обо мне. Я не выразил бы вам своей благодарности, если б сказал, что вы знали меня с детства, а между тем не были столько проницательны, чтоб узнать мой настоящий характер. Вы думаете, если я примусь за какую-нибудь работу, то сделаю ее хорошо, все равно заплатят ли мне много или мало, и это правда. Мне было бы стыдно находиться здесь между вами, если б это не была правда. Но мне кажется, это просто обязанность человека и этим нечего гордиться, и я ясно понимаю, что никогда не делал больше своей обязанности. Что бы мы ни делали, мы только пользуемся тем духом и теми силами, которые даны нам. Таким образом, я убежден, что ваше расположение ко мне не есть долг, который мне следует, а добровольный дар; итак, я принимаю это с благодарностью. Что ж касается нового занятия, которое я получаю теперь, то я скажу только, что принял его по желанию капитана Донниторна и постараюсь оправдать его ожидания. Мне не хотелось бы ничего другого в жизни, как работать для него и знать, что, добывая себе насущный хлеб, я забочусь и о его интересах – по моему твердому убеждению, он один из тех джентльменов, которые желают делать доброе и справедливое и оставить свет лучше, чем они нашли его, что, по моему верованию, может делать каждый, джентльмен или простолюдин, тот, кто пускает в ход большие предприятия и имеет на то деньги, или тот, кто исполняет свое дело собственными руками. Больше мне нечего сказать о том, что я чувствую относительно капитана, я надеюсь показать это моими делами в продолжение остальной моей жизни.