Васко Пратолини - Метелло

— Можешь заниматься политикой, если ты из тех, кто ею интересуется, только — подальше от стройки! Ты же знаешь, что у нас надо работать в полную силу, а не то держать не станем, — сказал ему подрядчик инженер Бадолати. — Договорились?

Это был уже немолодой человек, высокий, тощий, с лысеющим лбом, шляпа у него всегда была сбита на затылок. Бадолати не был «кровопийцей». Он с утра до вечера проводил время на лесах и знал цену труду. Когда, бывало, подведут под крышу очередной дом, он устраивал торжественный обед, сам садился во главе стола и выставлял столько вина, что при желании можно было напиться как следует. В люди он выбился из низов и, как говорили, стал теперь крупным домовладельцем. И действительно, у него было множество домов в городе, вилла на берегу моря и такое большое имение в Казентино, что земли в нем хватило бы на двадцать крестьянских семей. А может, и больше! Отец Бадолати был десятником, многие старики его знали, и память о нем не особенно способствовала популярности его сына. Старый Бадолати нажил состояние на строительных работах в новом центре города, где получал львиную долю всех подрядов.

И все благодаря жене, говорили люди, благодаря ее связям в городском управлении. Недаром ее девичья фамилия была Николини.

Правда, жена его принадлежала к очень отдаленной ветви этого знатного рода, утратившей право на фамильный герб. А возможно, и вовсе родилась от какой-нибудь служанки и только потом ее удочерили. Однако все это не мешало людям относиться с уважением к инженеру Бадолати. Его десятники обычно были куда хуже, чем он сам. Платил он рабочим больше других подрядчиков, и не его вина, что на эти деньги — тридцать чентезимо в час — семейным людям не очень-то можно было разгуляться. Ведь даже чтобы купить килограмм хлеба, цены на который «то и дело подскакивали», надо было потратить не меньше четверти дневного заработка.

Метелло был один и мог строго ограничивать свои расходы. К тому времени он распрощался с каморкой Пестелли и ночевал уже в бараке на строительном участке вместе с рабочими, которые жили в деревне и ездили домой только раз в неделю. Спал он на куче стружек или мешков, а чаще всего на голых досках: оно хоть и жестко, да зато не так жарко — ведь дело было летом. И вообще спалось ему здесь лучше, чем в каморке Пестелли, никакого сравнения! Но Метелло все же был благодарен старику. А бедняга на этот раз без всякой симуляции снова попал в больницу: артрит поразил сначала его руки, потом ноги и наконец добрался до сердца.

Начав работать, Метелло уже спустя три недели смог снять меблированную комнату. Правда, для этого ему приходилось растягивать каждую сигару на три дня, делать себе на завтрак бутерброды не с рубцом или яичницей, а с жареной тыквой, купленной в закусочной, и даже ужинать всухомятку.

Он кончал работу в шесть вечера. Около двух часов уходило на то, чтобы как следует умыться, переодеться и хоть немного отдохнуть. В восемь часов он еще причесывался перед зеркалом. Ему очень хотелось послушать с галерки оперу в театре Пальяно или посмотреть Стентерелло в исполнении Никколи в театре Гольдони. Он надеялся, что скоро это станет для него доступным. Все реже стал он бывать в Палате труда. Надо было «перевести дух» после лет, проведенных «между молотом и наковальней», и хоть немного развлечься.

И теперь, уже на основании некоторого опыта, он был еще более убежден в правильности своего старого правила: никогда не быть первым в наступлении и последним в отступлении. Только не зависящие от него обстоятельства могли бы заставить его изменить этому правилу. А пока перед сном он читал «Коммунистический манифест» и даже собирался выучить его наизусть. Купил с лотка «Тружеников моря» и «Божественную комедию». Все это нужно было читать и изучать. Шесть месяцев спустя, в сентябре, он наконец смог сшить себе в рассрочку новый костюм.

В это воскресенье, как обычно, он пошел в больницу проведать Пестелли. В карман он положил сигару, а за пазуху спрятал бутылочку вина. Но Пестелли теперь ни в чем уже не нуждался: он умер в среду и больше трех суток покоился в земле. Больничные служители рассказали Метелло, что покойному были оказаны почести, о каких при жизни он не смел и мечтать: его похоронили в форме гарибальдийца.

Да, действительно, Флоренция небольшой город, но и в нем можно исчезнуть навсегда, и твой друг даже не сумеет закрыть тебе глаза. Так случилось с Бетто, а теперь и с Пестелли. Минуло всего десять лет с того дня, когда Метелло впервые вошел во Флоренцию через Порта алла Кроче и попал на рыночную площадь, а у него уже накопилось столько горестных воспоминаний…

Метелло вышел из больницы на улицу, ярко освещенную сентябрьским солнцем, и направился в сад у Фортецца да Бассо, где прогуливались такие же солдаты, как в саду «Вилла Комунале» в Неаполе, такие же няньки с детскими колясочками и такие же горничные. Они были не в его вкусе, но Метелло чувствовал потребность поболтать с женщиной о простых вещах, не имеющих отношения к политике, к его работе или к смерти друга. Легче всего это желание было осуществить здесь, в этом нарядном садике, в центре которого находился окруженный скамейками бассейн с красными и золотыми рыбками.

Новый, отлично сидевший костюм придавал Метелло уверенности в себе: он был в состоянии сорвать самый прекрасный цветок. Его внимание привлекла одна бонна, немка с лошадиными зубами и большими, очень светлыми глазами. Она казалась совсем молоденькой, почти подростком, но, вероятно, была значительно старше. Ее волосы, спрятанные под ниспадавшую на спину голубую вуаль, не были видны, но грудь не могло скрыть даже форменное платье.

Ильза немножко говорила по-итальянски, правда довольно своеобразно, но ее все-таки можно было понять. В это воскресенье она была свободна, и они провели остаток дня вместе среди тростниковых зарослей на берегу Муньоне, там, где с одной стороны проходит железная дорога, а с другой — раскинулся парк Кашине. Ильза повторяла: «Gut, gut!» — и закатывала глаза, словно вот-вот умрет в объятиях Метелло. Это смущало его, но вообще он чувствовал себя с ней хорошо. Назначая свидание на следующее воскресенье, он был уверен, что не придет. Мало ли девушек в окрестностях Ромито и Рифреди! Стоит только пожелать, и случай обязательно подвернется. Козетта впервые разбудила в нем чувства, приведшие его теперь к Ильзе. Но главной по-прежнему оставалась Виола. От каменистого берега Сьеве до тростниковых зарослей Муньоне путь был долгим. Этим путем шло воспитание его чувств. Ему самому трудно было сказать, двигался ли он вперед или назад. Он не знал еще, что его ждет новая встреча, которая произойдет под знаком Сан-Фредиано и окажется для него решающей. Но настанет день, когда рядом с Метелло мы увидим Эрсилию.