Чжан Сяньлян - Женщина - половинка мужчины

— А что тебе дали размышления? Что дало твое вечное чтение? Зачем вообще нужны все эти чтения-размышления?..

— Но ведь голова у человека для того, чтобы думать. Неужели мы и дальше будем жить в темноте? Неужели в нашем государстве ничего не изменится?..

— Ладно, хватит! Ты, как всегда, в сторону уводишь. — Она выпустила в стену длинную струю дыма и бросила папиросу в угол комнаты. Огонек прочертил в темноте длинную красную дугу. — Многие люди думают, читают книги, но не все же такие, как ты! Мне говорили, что даже старые монахи, никогда не встречавшиеся с женщинами, и то при случае все могут. И знаешь, как еще говорят? В тридцать — как волк, в сорок — как тигр. А ведь тебе как раз сорок! Как я ни стараюсь, у тебя все равно не получается. Скорее всего ты болен.

— Конечно, у тебя в этой области больше опыта. — Я вдруг ощутил в Ней врага. Я не смог победить ее, и теперь Она враг. — Ведь восемь лет назад в лагере у меня был шанс, я бы точно мог!

— Ну что ты все лезешь в прошлое! Убогий! Полмужчины! — Я понял, что Она разозлилась. — Восемь лет назад… фу-ты ну-ты! Если бы ты ко мне в тот день полез, я бы живо сдала тебя начальничкам, и тебе бы уж прописали! Да тогда я только и заботилась что о примерном поведении! Это ты потом для себя придумал, что я к тебе какие-то чувства питала! А теперь сам намочил в штаны!

Я навсегда распрощался со своей светлой мечтой.

Мой конь Вороной за номером 101, на котором я обычно ездил, провалился в грязную яму. Сначала в жижу погрузились передние ноги. Он оперся на задние, попытался вырваться, дернулся два раза и провалился совсем.

Я бил его кнутом, пинал ногами, стегал по крупу. Он только мотал головой и прядал маленькими ушами. Я видел его глаза, обращенные к небу. Он пытался выбраться, дергался, но увязал все глубже.

Усталый, я упал рядом на траву. Проклятая яма осталась здесь с тех пор, как размыло большой канал. Промоину заделали, но вода все же просачивалась, и здесь собирались ил и грязь. Постепенно заболоченное место заросло камышом и травой и выглядело вполне безобидно. Но стоило человеку или животному ступить туда, как он моментально проваливался в эту западню. Как правило, я был очень внимателен и никогда не попадался. Но в последние дни я был рассеян, погружен в свои мысли, и в результате случилась беда.

Наступила пора гнать табун домой. Все остальные лошади, находившиеся под опекой Немого, в недоумении повернули к нам головы: что у вас там еще? Надо скорей возвращаться, того и гляди налетят комары!

— Эй! — окликнул я Немого. — Возвращайся один, я останусь с ним. Не жди меня, я думаю, он еще сможет выбраться.

Я хотел сказать ему, чтобы он предупредил Сянцзю, ведь я могу вернуться очень поздно. Но этого он сделать не мог. Немой поднял кнут и, покрикивая, погнал лошадей к поселку.

Быстро стемнело. Вороной обессиленно фыркнул пару раз. Два больших глаза смотрели прямо на меня. Потом он положил морду на заросший травой край ямы и затих. Комары, естественно, очень быстро почуяли запах наших разгоряченных тел и звенящим облаком вились над головой.

Я закурил и присел на насыпи. Над нами пронеслась летевшая со стороны гор стая птиц. Из канала просачивалась вода. Мелкие-мелкие горчичного цвета песчинки проникают вместе с водой в траву и камыши и незаметно накапливаются в яме. Надо снять с Вороного седло, заставить его успокоиться. Пусть отдохнет, наберется сил.

Зажав папиросу в зубах, я ножом разрезал подпругу и снял седло. В ноздри ударил застарелый запах конского пота.

Мы отдыхали очень долго. Я успел выкурить пять папирос, почистить Вороного, выбрать из гривы и хвоста застрявшие там колючки и траву. К этому времени было уже совсем темно.

Прохладный вечерний ветер, словно таинственный, пепельного цвета дух, прошелестел в верхушках ив на дамбе, примчался к нам и закружился на месте, теребя Вороного и меня.

Конь мотнул было головой, потом медленно опустил ее, будто церемонно поклонился прилетевшему духу. Я решил, что он достаточно отдохнул, встал, наломал камыша и бросил себе под ноги.

— Ну, господин хороший, сейчас нам придется поднапрячься, — сказал я. — Я тебя почистил, дал передохнуть, а ты уж постарайся выбраться. Давай!

Раз, два, три! Я изо всех сил толкнул его и одновременно ударил по заду ботинком с железными шипами. Я почувствовал, как он собрал все силы и, храня молчание, как и я, бешено рванулся. В глубине ямы послышались какие-то странные писклявые звуки, как будто живущие там бесенята все-таки напугались. Мы с Вороным раскачивались, пытались вырваться, и так повторялось раз десять. Трава вокруг была втоптана в грязь, стала влажной: выступила на поверхность стоящая внизу вода. Но мы опять проиграли, Вороной перестал сопротивляться. Мне показалось, что он только сейчас до конца понял свое положение.

Он, как и в первый раз, положил голову на край ямы и тяжело дышал. Я вытер со лба пот и, присев, прикрыл ему бок от холодного ветра своей рубашкой. Что же делать? Эх, приятель, как бы нам с тобой ночь продержаться?

Поле, поселок, деревья, далекие горы — все скрылось в темноте. Вытянув шею, я огляделся, но не заметил ни одного огонька. Ночь, таинственная и печальная, господствовала всюду…

В этот момент рядом со мной послышался вроде бы незнакомый, но в то же время когда-то слышанный голос.

— Э-хе-хе. Не надо быть ханжой. Хотя уж чему-чему, а этому люди обучены. — Вороной неожиданно поднял голову и посмотрел на меня одним глазом. — Тебе ведь просто не хочется идти домой. Ты уже месяц как женат, но вы спите раздельно. И сейчас ты боишься — боишься ночи, так же как я боюсь тяжелой телеги, в которую меня могут запрячь!

— Эй, ты умеешь говорить? — Напуганный, я чуть не упал на мокрую траву.

— Хо-хо! — Он как-то по-стариковски засмеялся. — Поглядите, как он напуган! Ты что, забыл, что ваш громкоговоритель как раз напротив моего стойла? Более того, с тех пор как я появился на свет, мне частенько доводилось питаться дацзыбао. Дацзыбао пахнут чернилами, но они все-таки сделаны из бумаги и гораздо лучше той трухи, которой нас потчуют конюхи. Я понял, что родился в эпоху умелого манипулирования словами. В других сферах жизни у вас, людей, наблюдается регресс. И только в жонглировании языком вы специалисты. За долгие годы, да еще с такими наставниками, я не мог не научиться говорить. С кем поведешься, от того и наберешься!

— Да, — сказал я, все еще не веря своим ушам. — Но все это как-то очень странно.

— Вот здесь как раз ваша людская слабость, — сказал он. — Вы должны учиться у нас умению молчать и философскому отношению к жизни. Это единственный способ сохранить спокойствие.

— Но почему ты тогда решил заговорить сейчас?