Владимир Яцкевич - Цветок в пыли. Месть и закон

Старший тройки моментально посерел, даже усы его обвисли. Он не видел, что происходило за его спиной, но чувствовал холодное дыхание смерти. Несмотря на адскую жару, ледяной озноб пробежал по его телу. Бандит прекрасно понимал, что шансов у него почти не осталось.

— Я готов был для вас на все, командир, — глухо вымолвил он, не надеясь, впрочем, на снисхождение.

— Проверим, — пробормотал Габбар.

И на этот раз смерть миновала.

— Надо же, — рассмеялся главарь, — даже пули не берут этих мерзавцев! Все трое уцелели!

Это показалось очень забавным Габбару — его подчиненные провинились перед ним и не понесли никакого наказания! Такого еще не было! Он начал весело хохотать. Бандиты, окружающие место экзекуции, стали смеяться вместе с ним, не выдержали даже часовые, отставившие винтовки. Грубый хохот заполнил ущелье. Казалось, это завывали злые демоны, собравшиеся на дне пропасти.

Провинившиеся засмеялись, еще не веря в свое спасение. Слабо улыбался раненый, морщась от боли. Он обвел взглядом неприветливые горы, радуясь жизни, — рана затянется, все пройдет, и он вскоре встанет на ноги. Теперь он твердо решил бежать из банды, хватит грабежей и насилия! Надо начать новую, честную жизнь. Такие же мысли читались и на лице самого молодого разбойника, жадно вдыхающего запах полевых цветов, случайно занесенный сюда ветром.

Три мгновенных выстрела слились в один и долго блуждали среди вершин, не в силах выбраться из мрачных скал. Три бандита, надеявшиеся на спасение, рухнули на раскаленные камни. Выплеснувшиеся струи крови тут же запекались багровыми лужицами.

Габбар, разрядивший револьвер в спины провинившихся, еще некоторое время держал его наготове, на тот случай, если кто-нибудь из них окажется всего лишь ранен. Но на этот раз никому из бандитов не повезло — предательские выстрелы поразили их точно в сердце, они умерли, так и не осознав, что случилось.

Услышав знакомый звук, предвещающий вкусный обед, над ущельем закружила черная стая ворон, заполнивших все зловещим карканьем.

— Запомните! — прорычал главарь, отбрасывая ненужный револьвер. — Так будет с каждым, кто ослушается Габбара!

Праздник Холи начался еще ночью, накануне дня весеннего равноденствия.

В темноте забегали вездесущие мальчишки, которых этой ночью не удалось бы запереть дома. Пусть бы только попробовали так поступить с ними, ведь у них была своя, очень важная и ответственная миссия — сбор хвороста для костра. Никогда не усердствовали они так для растопки домашнего очага, и матери только качали головами, глядя на огромные охапки сухих веток, которые их сыновья тащили на деревенскую площадь — таких вязанок домашние от них не видели ни разу! И знают ведь, негодные, где взять!

Наконец с площади послышались звуки труб, возвещавшие всей деревне, что пора начинать. Специально нанятые в Мансуре музыканты — своих сельскому совету — панчаяту — показалось недостаточно — достали свирели-шахнаи и барабаны-табла, а по темным улицам заспешили юноши из касты хариджан. Сегодня они исполняли двойную роль: были глашатаями праздника и его первыми огнями — на голове у каждого сияла ослепительно яркая карбидная лампа, так что казалось, будто в темноте замершего в радостном ожидании села плывут, как по волнам, десятки огней.

Получив это особое приглашение, жители деревни потянулись к площади. Они тоже несли с собой огонь, но на этот раз не лампы, а факелы, скрученные заранее из пропитанных маслом лоскутов. Каждая семья выходила за ворота с таким факелом, но не только с ним. Из глубоких недр домов, амбаров, платяных и посудных шкафов извлекалось все, что стало ненужным теперь, как будто деревня целый год копила старый хлам, чтобы было с чем встретить весну: драные циновки, отслужившую свой срок деревянную посуду, линялую одежду и все прочее, что могло бы сгореть в ритуальном костре.

На площади уже стояли заранее установленные пандалы — тенты, сплетенные из листьев кокосовой пальмы на каркасе из бамбуковых шестов, а в самой середине открытого пространства возвышался помост, которому предстояло стать центром завтрашнего веселья. Сейчас на нем поместились музыканты, игравшие мелодии надасварам и долу со всей старательностью, на которую они только были способны.

Виру, привлеченный доносившимися из деревни звуками, засобирался к костру. Он долго перебирал свои вещи в надежде отыскать хоть что-нибудь, что подошло бы для сожжения в праздничном огне. Выбор был невелик настолько, что Виру пришлось несколько покривить душой, заранее прося у Кришны извинения за маленькую ложь: он слегка надорвал пару совершенно новых платков, в надежде на то, что теперь они вполне сойдут за ненужное барахло, подходящее для костра.

Один платок предназначался для Джая, но того пришлось чуть ли не силой поднимать с дивана, так как эта ночь не имела для него той особой привлекательности, которая не давала покоя его влюбленному другу. В отличие от Виру, Джай отнюдь не рассчитывал встретить у костра единственную женщину, которую ему хотелось бы видеть днем и ночью. Ратха не придет туда, даже если в ее доме накопились горы ненужных вещей, которые могли бы сгореть сегодня вместе с надорванными Виру носовыми платками. Она вдова, а вдовам нет места на светлых праздниках. Их удел — оплакивать в темноте молчаливых комнат былое и молиться за других.

Конечно, никто бы не прогнал ее, она не услышала бы ни одного осуждающего слова. Но в представлениях людей она, потерявшая мужа — а это значит, потерявшая все, — вестница беды, напоминание о горе, которое может случиться с каждой веселящейся сегодня женщиной. Разве стала бы она портить праздник тем, кто так долго ждет его среди ежедневного изнурительного труда? Нет, у нее своя дорога, которая стороной обходит радость. Вдов не увидишь там, где люди поют и танцуют. Их не бывает даже на свадьбах собственных детей, если судьба была так милосердна, что подарила им их до того, как отняла мужей. Только достигнув преклонных лет, женщина-вдова может присутствовать на торжествах — хотя бы семейных, да и то лишь тогда, когда ее сын оказывает матери особое, подчеркнутое уважение.

Джай думал об этом, наблюдая, как готовится Виру предстать перед своей ненаглядной Басанти. Вот счастливчик, все у него хорошо! А он… Любить человека, от которого отвернулась судьба, — нелегкое дело. Но разве он сам не из таких же? Что он мог бы дать этой женщине? Кроме постыдного прошлого и неопределенного будущего, у него ничего нет.

Виру прервал его грустные мысли, решительно заявив:

— Если ты немедленно не слезешь с дивана, он будет перевернут мною, сломан и сожжен в костре вместе с нашим фальшивым барахлом!