Александр Сегень - Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

— Ставлю одного ягненка, — сказал Бесповоротный.

— Ставлю свий старый видак, — сказал Подопригора.

— Да он у тебя не пашет, — возразил Бушевалов.

— Пашеть, я його зробыв.

— А ты, Заяц, что молчишь? Не участвуешь? — спросил Бесповоротный.

— Я-то участвую, — почесал затылок Зайцев, — но у меня, сами знаете, Ирунчик любит, чтоб заранее предупредить.

— Зара-а-анее? — засмеялся Бесповоротный. — Да заранее они само собой расстараются. А вот мы их сейчас проверим, как они нас сейчас, таких вот, встренут. Вот что важно! Ну, бьешься с нами об заклад?

— Бьюсь, — нехотя согласился Зайцев. — Но только с условием, что ко мне пойдем в самую последнюю очередь, не в такую рань. А так, что ж, ставлю самовар.

— Только, чур, не электрический, а старый, медный, — встрял Бушевалов.

— Бис с вами, ставлю медный, — вздохнул Зайцев.

— Казаки, я бы тоже поучаствовал, но у меня жинка в Москве, да и к тому же… — замялся Выкрутасов.

— Ты будешь у нас судьей, — сказал Бесповоротный. — Ты гость, тебе и решать, чья казачка приветливее. Разруби-ка!

И Дмитрий Емельянович разрубил ладонью четыре соединенные правые руки бьющихся об заклад.

— Кто победит, тому все заклады достаются, — добавил Бушевалов.

— Само собой, — сказал Бесповоротный. — Выпьем еще по полстаканчика за такое начинание!

Они выпили и с еще большим воодушевлением отправились дальше, подмигивая друг другу и подначивая. Чувствовалось, что они волнуются, чем обернется состязание. Подопригора старался выглядеть спокойным, незадолго до своего дома он запел:

— Ой, там, на тучку, на базари, жинки чоловикив продавалы, а як буде до ладу, то я й свого поведу, тай продам, тай про… — Он оборвал песню и обратился к товарищам: — Все ж таки, хлопцы, я загляну сперва…

— Нет-нет, никаких заглядываний! — возразил Зайцев. — Уговор железный — заходим как ни в чем не бывало.

Они вошли в обширный двор и направились к крыльцу довольно прибранного снаружи дома, но не успели они взойти на крыльцо, как дверь распахнулась, из дома выскочила им навстречу крепенькая Наталка, показавшаяся сначала Выкрутасову очень хорошенькой, если б только она не принялась сразу же верещать:

— Нет, вы тильки подывиться, як воны пруться! Мало мэни свого ёлопа, так ще и ци бовдуры повзуть! Мыкола, я думала, хоть ты хозяин, а ты так само, як и ци ироды, зранку нажерся! Чула я, чула, як вы там всю ничь на ричци репетувалы, артисты, на-на казачья! И нема чого на мэнэ так вылуплятыся!

— Наташ… — сказал было Бесповоротный.

— Натуль… — молвил было Бушевалов.

— На… — открыл было рот Зайцев, но тут перед глазами у всех случилось непонятное происшествие — дверь дома громко хлопнула, будто стрельнуло пушкой, и вот уж ни Петра Подопригоры, ни его хорошенькой жинки Наталки — словно и не бывало.

— Так, — сказал Выкрутасов, не успевший и полписка выдавить из себя при разговоре с разгневанной казачкой, — в первом отборочном матче исход поединка был ясен с первых же минут.

— Вот это да-а-а! — покачал головой Бушевалов. — Пошли теперь к тебе, Николай.

— А почему ко мне, а не к тебе? — спросил Бесповоротный.

— А ты что, струсил? — спросил Николая Зайцев.

— Ничего я не струсил, — нахмурился Бесповоротный. — Просто я опасаюсь, что моя Верунька нас до самого вечера уже не выпустит, так будет принимать.

— Ладно, идем ко мне, — засмеялся Бушевалов. — Не знаю, до вечера или не до вечера, но мой Лидусик, во всяком случае, нас не прогонит.

И они отправились на соседнюю улицу к Бушевалову, несколько потрясенные отпором, оказанным им Натальей Подопригорой, а главное — чудовищным исчезновением обоих супругов.

— До сих пор у меня ее ор в ушах стоит, — сказал Зайцев.

На полпути решили еще по полстаканчика выпить, благо вчера множество бутылок было закуплено на выкрутасовские деньги. Дождавшись, когда наступит хотя бы шесть часов, набрались смелости и пошли далее по женам. В отличие от кирпичного дома Петра Подопригоры дом Бушевалова был бревенчатый, но тоже добротный, с красивыми резными наличниками, выкрашенными в ярко-голубой цвет. Цветники и огороды вокруг дома произрастали столь же пышно, в общем, судя по всему, хозяйство Бушевалова ни в чем не уступало господарству Подопригоры. Войдя в дом, Бушевалов громко объявил:

— Добро пожаловать, гости дорогие. Лидуша! Встречай, радость моя, гостей дорогих! Господи, Иисусе Христе, благослови жилище сие християнское! — Он важно перекрестился на многое множество икон, висящих над входом из передней в жилище.

Они прошли в гостиную, хозяин усадил их за стол и снова позвал жену:

— Лидия Валентиновна! Где ты, солнце мое?

Наконец жена вышла к гостям, спешно оправляя на себе платье. Глаза ее сверкали гневом и ненавистью.

— Утро добренькое, гости дорогие. Извините, что не вышла вас встретить на крыльцо, спала еще. Извиняйте, что на столе ничего нет, не успела подать. Я мигом.

Она вежливо удалилась в кухню, загремела там посудой, и Дмитрий Емельянович наконец позволил себе признать, что и у Бушевалова жена тоже не дурна собой, а главное — несравнимо приветливее, чем у Подопригоры.

— Ну, — выдохнул с облегчением Бушевалов, — а у нас же с собой кое-что имеется, ставьте-ка на стол, покуда жена завтрак сготовит.

От этого облегчения он как-то вмиг заметно окосел, чуть не свалился с табуретки, когда доставал из пакета водку и помидоры. Тотчас из кухни прозвучал весьма неприветливый клич:

— Серьгей! А ну-ка подь сюда!

— Я счас, — подмигнул товарищам Бушевалов и отправился к жене. Дверь он за собой прикрыл, но она предательски приоткрылась, и можно было расслышать следующий диалог:

— Бачишь топорюку? Шарахнуть тебя ею по башке? Я ж всю-ю ночку не спала! И ладно бы один принасекомился, а то еще всех пластунов с собою прикомандировал! Бесстыжая морда!

— Да ты послушай, Лидунчик…

— И слушать не хочу!

— Да ты пойми, к нам гость из Москвы приехал…

— Этот сморглявый, что ли?

— Ничего он не сморглявый, он знаешь кто такой? Он потомок самого атамана Прибамбаса, который при Пла…

— Оттого вы, стало дело, и наприбамбасились. Лишь бы повод был напиться!

— …при Платове знаменитый был. Он и фамилию его носит — Прибамбасов. Человек…

— Хватит мне мозги накручивать!

— Да человек только что из чеченского плена…

— А вонь от тебя!

— Человеку ласка нужна. Мы его вчера в казаки принимали.

— Да ты уже на ногах не стоишь, язык заплетается! Только что говорил, что он атаман, а сейчас иное брешешь, что и не казак вовсе.

— Да казак он. Раньше, которых в выкруты не брали, тех брали в прибамбасы…

— Всё! Пошел-ка в чулан спать! Пошел! Да по-ш-ш-шел же! Я с ними сама справлюсь, с Магометами твоими. Да иди, иди!