Кейт Мак-Канн - Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка

В баре, примерно в 23:50, Джерри вдруг заявил: «Ну все, я иду спать. Спокойной ночи». Когда он встал, чтобы уйти, Дэвид в шутку обронил: «Не бросай жену, Джерри. Она очень даже ничего!» Должна признаться, меня немного задело то, что Джерри хотел уйти без меня, как будто я была чем-то не важным и он попросту не подумал обо мне. Замечание Дэвида указывало на то, что ощущение это возникло не на ровном месте. Но я хочу сказать кое-что о Джерри. Его открытость и искренность делают его очень прямолинейным, иногда грубоватым, и он не из тех людей, которые выставляют свои чувства напоказ. Как большинство мужчин, он полагает, что я должна догадываться о его чувствах ко мне, и не понимает, зачем их надо доказывать ласковыми словами, цветами или открытками. И хотя я, как большинство женщин, была бы благодарна ему за что-нибудь в романтическом духе, для меня осознание того, что он меня любит и всегда любил по-настоящему, глубоко, что он мне верен, значит гораздо больше. Просто Джерри такой. Я привыкла к его недостаткам и на нехватку галантности внимания не обращаю.

По мнению Джерри, было уже поздно, он устал и хотел лечь спать. Точка. Не знаю, почему именно в тот вечер я на него обиделась. Быть может, потому что остальные мужчины из нашей компании по сравнению с Джерри были внимательными, к тому же они были «новыми», и я немного смутилась. Как бы то ни было, я последовала за мужем через несколько минут. Он действительно устал, потому что, когда я вошла в номер, уже спал, даже храпел. Все еще чувствуя обиду, я решила, что буду спать с детьми. Раньше такого никогда не было. Мы спали не вместе, только если кто-то из нас был на работе или на дежурстве. У меня и в мыслях не было уходить на ночь в другую комнату, и дома я никогда бы так не поступила.

Я думаю, что сделала это, потому что в другой комнате была пустая кровать, и в ту минуту мои мирно спящие дети показались мне более приятными соседями, чем храпящий муж. Но все это буря в стакане, и мне неприятно даже упоминать об этом случае, который никоим образом не характеризует наши отношения. Лишь потому, что очень скоро каждая крупинка информации приобрела огромное значение, я считаю необходимым отметить, что я провела ту ночь в детской спальне.

Хоть я и не представляю, какое это может иметь отношение к последующим событиям, от мысли о том, что мы с Джерри спали в разных комнатах именно в эту ночь, мне становится грустно.

В четверг, 3 мая, я проснулась в детской спальне. Не помню, кто вышел из спальни первым, но к семи часам все уже были на ногах. Честно говоря, я даже не уверена, что Джерри заметил, что я спала в другой комнате, я же решила не говорить ему об этом. За завтраком Мадлен озадачила нас вопросом: «Почему вы не пришли, когда я и Шон вчера вечером плакали?»

Мы удивились. «Плакали, когда купались или когда уже легли?» — спросили мы. Дети часто капризничают, когда ложатся спать, хотя я не припомню, чтобы Мадлен или Шон плакали перед сном в тот вечер. Не могли они плакать и ночью, потому что я была в их комнате, даже ближе к ним, чем обычно.

Мадлен не ответила и не стала уточнять, а заговорила о чем-то другом. Она явно не придавала этому значения и тогда не выглядела ни расстроенной, ни взволнованной. Она никогда не держала мысли в себе. Случись что-то такое, из-за чего она могла заплакать, она бы рассказала об этом нам, если бы, конечно, помнила о том, что произошло.

Мы с Джерри не знали, что и думать. Может быть, Мадлен и Шон просыпались, когда мы были в ресторане? Тогда это нехорошо, но такое предположение не показалось нам вероятным. Как я уже говорила, они всегда крепко спали и лежали на кроватях очень тихо и неподвижно. Если и шевелились, то, я подчеркиваю, только под утро. Если все же что-то случилось, это означает, что они проснулись, поплакали и снова заснули в течение получаса. Или сорока пяти минут, если это произошло после того, как мы в последний раз приходили их проверять. Проснувшись, маленькие дети обычно не сразу засыпают сами, тем более если двое из них в одно и то же время проснулись и из-за чего-то расстроились. И немыслимо, чтобы все это не наложилось по времени на один из наших приходов. Конечно, нельзя исключать такую возможность, но подобное казалось маловероятным.

Нам и в голову не пришло увидеть в том, что произошло, — если что-то и в самом деле произошло, — какой-то зловещий знак. Ах, если б мы могли заглядывать в будущее так же легко, как оглядываться на прошлое! Спустя несколько часов ее слова приобрели громадное значение. Я до сих пор не могу простить себе то, что не расспросила ее обо всех подробностях.

Почему это не заставило меня насторожиться? И на каком основании я пришла к выводу, пусть даже подсознательно, что, если она проснулась, на то была какая-то самая обычная причина — плохой сон или что-нибудь в этом роде? Ее вопрос просто завис в воздухе и остался без ответа. Ведь это могло быть единственным шансом предотвратить то, что случилось потом, и я им не воспользовалась! В те редкие минуты, когда я бываю к себе снисходительна, я пытаюсь убедить себя в том, что у меня не было ни единого повода для подозрений и что все мы крепки задним умом. И все же я не сомневаюсь, что в тот вечер кто-то проник в их спальню или попытался это сделать, что их и потревожило.

Единственная не имеющая объяснения деталь того вечера — большое коричневое пятно, которое я заметила на ее розовой пижамке с осликом Иа. Я не могла припомнить, чтобы видела это пятно накануне вечером, и понятия не имела, как оно могло там оказаться. Больше всего оно было похоже на пятно от чая. Мы с Джерри пьем много чая, и Мэдин тоже была не прочь выпить чашечку. Поэтому я тогда решила, что это обычное пятно, которое мы просто не заметили раньше, не более. Но теперь, конечно же, мы не можем отмахиваться от того, что не имеет объяснения.

День продолжился как обычно: дети пошли в клубы, мы с Джерри — на занятия по теннису. После своей тренировки я какое-то время прогуливалась по игровой площадке, наблюдая за Джерри и разговаривая с Расселом, которого встретила там. Потом появился еще один отдыхающий с видеокамерой, который хотел заснять, как его трехлетняя дочь играет в мини-теннис. Он выглядел несколько смущенным и со смехом заметил, что со стороны, наверное, его можно принять за старого извращенца. Завязался разговор. Мы заговорили о педофилах. Помню, как Рассел говорил о том, что мир впал в паранойю, что в наши дни люди уже боятся заговорить с незнакомым ребенком. Он сказал, что хочет, чтобы его дочь доверяла людям и росла с ощущением свободы. Мы с другим отцом высказали свое мнение (я упомянула о запрете фотографировать детей в бассейнах), и все мы согласились с тем, что такое положение вещей ужасно и что больше всего от этого страдают дети. Если бы мы знали, при каких обстоятельствах нам придется вспоминать этот разговор!