Кейт Мак-Канн - Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка

Тем временем Жюстин позвонила нам с виллы и сообщила, что Алекс Вулфол связался с ней по поручению компании «Марк Уорнер». От лица ее руководства он извинился и сказал, что у них не остается иного выбора, кроме как просить нас перестать пользоваться услугами Клуба для малышей. Очевидно, кто-то из гостей «Оушен клаб» пожаловался на постоянный шум, который создавали дежурившие у входа журналисты. Причиной этого беспокойства были, разумеется, мы. Я ужасно расстроилась. Как это несправедливо! Бедные Амели и Шон — ведь в первую очередь пострадают именно они. Мы так старались, чтобы хотя бы у них все было хорошо, чтобы они могли играть с другими детьми и не сидеть без дела. Но теперь их этого лишали.

Сначала я очень разозлилась и хотела было пойти к этим жалобщикам и сказать им, что нельзя быть такими эгоистами. Но в конце концов я поняла, что они правы. Эти родители, так же как и я сама, хотели оградить своих детей от действительно страшной толпы. И виновата в происходящем была пресса. К счастью, Шон и Амели в скором времени смогли вернуться в клуб. Мы договорились, чтобы одна из воспитательниц встречала нас у приемной администратора, подальше от остальных родителей и детей, и оттуда вела близнецов в их группу.

Примерно в час Жоао Карлос вернул нам нашу машину (правда, мы не досчитались кое-каких вещей, которые были в багажнике) и сообщил, что Невес и Энкарнасан готовы встретиться с нами вечером. Слава Богу! Наконец-то кто-нибудь объяснит нам, что происходит. Жоао пообещал в три часа встретить нас у полицейского отделения и пояснил: чтобы избежать внимания СМИ, на этот раз мы не поедем в британское консульство. По пути в Портиман мы завезли тетю Дженет, Шона и Амели к Сьюзен и Хейнсу Хаббардам.

Если мы и задумывались о том, почему было изменено место наших обычных неформальных встреч, ответ не заставил себя долго ждать: та встреча не была обычной и неформальной. В отделении меня и Джерри отвели в кабинет наверху, где нас уже ждали Луис Невес и Гильермину Энкарнасан. Переводчиком на этот раз был полицейский, а не, как раньше, заместитель консула Анджела Морадо. Да и вели себя Невес и Энкарнасан совсем иначе. Они были серьезны и держались отстраненно.

В расследовании произошли «подвижки», сказали они. До сих пор они продолжали надеяться, что Мадлен жива, но теперь все изменилось. У меня перехватило дыхание и сжалось горло. Джерри спросил, появились ли какие-то доказательства того, что Мадлен умерла, но они не стали отвечать ему. Продолжая хмуриться, они попросили Джерри выйти из кабинета. Рев сирен у меня в голове стал оглушающим. Я осталась одна и была охвачена страхом. Боже, пусть Мадлен будет жива!

«Расскажите о той ночи, — обратились они ко мне. — Нас интересует все, что произошло после того, как дети легли спать». Я рассказала все, что помнила, как и раньше, но на этот раз они, глядя на меня, только качали головами. Я смутилась, меня охватили подозрение и паника. Что, черт возьми, происходит? Как видно, не удовлетворившись моим рассказом, они стали давить на меня. Неужели мне нечего добавить? Не произошло ли тем вечером еще чего-то необычного?

Разумеется, мне нечего было добавить. Если бы произошло тогда что-нибудь существенное, я рассказала бы об этом еще 3 мая. Я вспомнила и пересказала им абсолютно все, даже то, что им и не нужно было знать: вдруг то, что представляется незначительным мне, им покажется важным. Как они могли думать, что я стану скрывать то, что может помочь моей дочери? Почему они задают мне такие вопросы? Почему?

Они не говорили прямо, что не верят мне, но заявили, что мой рассказ «идет вразрез» с тем, что известно им. Идет вразрез? А что им известно? Поначалу я сдерживала слезы, но теперь расплакалась. Завыла истерически, судорожно глотая воздух.

Почему я считаю, что Мадлен забрали из номера живой? — не унимались они. Я объяснила между всхлипываниями, что ничто не указывало на обратное, не было никаких причин считать, что с ней что-то сделали. Думала ли я когда-нибудь, что ее уже нет в живых? Да, конечно. Сначала меня терзала мысль, что ее похитил какой-нибудь педофил для того, чтобы надругаться и убить. Потом, рассказала я им, мне пришло на ум, что ее могли удерживать люди, занимающиеся детской порнографией, или кто-то, кому хочется иметь ребенка.

Меня все больше переполняли эмоции, все сильнее сковывал страх. Я хотела, чтобы со мной был Джерри. Но они продолжали на меня давить. Предположили, что, когда я тем вечером уложила Мадлен спать, это был не последний раз, когда я ее видела. Но это не так. После этого я ее уже не видела. Мне показалось, что меня запугивают. Так, наверное, и было. Я предполагаю, что они заранее приняли эту тактику: вывести меня из равновесия утверждением, что моя дочь мертва, и выжать признание. Теперь уже я не сомневалась, что они пытались заставить меня сказать, что это я убила Мадлен или что мне известна ее судьба. Может быть, я наивна, но не глупа.

Мне показалось, что разговор этот продолжался бесконечно. Они пытались убедить меня, что у меня случился «провал в памяти». К моим ответам, убеждениям и мольбам они оставались глухи. У них была своя теория, и они хотели втиснуть меня в ее рамки. Остальное их не волновало. Наконец они, похоже, решили, что пора заканчивать. Мне было сказано, что я могу звонить им в любое время дня и ночи, если надумаю предоставить ту информацию, какую они от меня ждали.

Мне позволили провести пару минут с Джерри, но не думаю, что он тогда услышал от меня что-то связное. Потом стали допрашивать его. Джерри держался спокойнее, чем я, и все же было заметно, что он потрясен и расстроен. Он пересказал следователям события 3 мая так, как они запомнились ему, и объяснил, почему считает, что Мадлен не была убита в номере. Едва сдерживая слезы, он спрашивал у следователей: «Вы уверены, что Мадлен мертва? Если у вас есть доказательства, расскажите нам об этом! Мы же ее родители!»

«Всему свое время», — отвечал ему Невес.

В коридоре за дверью кабинета я молилась, неистово молилась, чтобы наши мучения поскорее закончились. Но если я думала, что у полиции ко мне вопросов не осталось, я ошибалась. Вскоре меня пригласили в кабинет, где все еще находился Джерри, на третий раунд.

Снова Джерри захотел знать, превратилось ли дело о похищении в расследование убийства, и опять получил непрямой ответ: «Вы можете догадаться об этом по нашим вопросам». Несколько угрожающим тоном Луис осведомился, почему я не смотрю ему в глаза. Другой причины, кроме того, что у меня глаза распухли и покраснели от слез до такой степени, что я ни на кого не смогла бы в ту минуту смотреть, не было. Мне с трудом удавалось держать их открытыми. Наконец Джерри попытался узнать, когда (если это случится), состоится наша следующая встреча. «В следующий раз мы будем сидеть по разные стороны стола», — был ответ. Смысл этих неопределенных слов был ясен: больше неформальных встреч не будет.