Кэролайн Оверингтон - Я пришла попрощаться

— Понятия не имею.

Мне стало неприятно, наверное, я очень грубо спросил. Потом я выяснил, что большинство беженцев не мусульмане, а христиане. Но не все. Я видел пару женщин, одетых в черную одежду, доходящую до земли, и подумал, что они не христиане. Но некоторые женщины носили кресты. Я хочу сказать, что большинство из них хорошо относились ко мне и к Фэт, когда она там была, и то, что произошло позже между ними и Фэт, было, конечно, неправильно, но мы старались не причинять друг другу вреда.

Квартира у Фэт была хорошей. Там была спальня, ванная комната и микроволновая печь. Плата составляла двадцать пять долларов в неделю, эти деньги высчитывали из пенсии по недееспособности. Меня это абсолютно не радовало — пенсия Фэт. Я только хочу сказать, что в нашей семье никто не жил на подачки. Мне объяснили, что это не подачка, а пенсия. Социальные работники попросили оформить на Фэт пенсию, иначе она не сможет получить идентификационную карточку, чтобы зарегистрироваться в программе, поэтому мы подписали документы.

Я хочу сказать, что, когда я приезжал в Тамворт до всех этих печальных событий, Фэт казалась мне вполне счастливой. Конечно, она уже не была той Фэт, которую мы знали до больницы. Оглядываясь назад, я понимаю, что уже тогда были заметны признаки происходящего с ней. Ее поведение было очень неустойчивым. Фэт могла говорить шепотом, либо плохо слышала и приходилось кричать, разговаривая с ней. Иногда Фэт бывала очень подозрительной. Когда я предлагал ей помощь, она начинала сердиться. Она плохо ориентировалась, могла положить что-то на скамейку и забыть, вещь падала и разбивалась. Такие незначительные мелочи складывались в общую картину.

Нужно сказать, что новое жилище понравилось Фэт. Она могла приходить и уходить в любое время. Рядом находилось несколько магазинов, где она могла купить все необходимое, и у нее были соседи, суданцы. Мне было интересно наблюдать за ними. Суданцы своеобразно одевались (мужчины надевали специальные штаны и платье для мужчин), готовили барбекю прямо на проезжей части, так что невозможно было припарковать машину, но зато можно было вдыхать аромат мяса.

Согласно условиям программы, я не мог оставаться у Фэт на ночь. Ей не разрешалось принимать посетителей допоздна, поэтому, попрощавшись с Фэт, я направлялся в пивную. Из местных газет я узнал, что жители городка не очень довольны проживанием суданцев и в девяти случаях из десяти парни, сидевшие в пивной, рассказывали мне, что беженцы являются причиной всех бед. Их привлекали к суду за неуплату за бензин, за вождение без прав, за кражу компьютеров в местной библиотеке.

Каждый парень уверял, что знаком с девушкой, у которой есть друг, и этот друг знаком с медсестрой, работающей в больнице Тамворта. Та принимала детей у суданских девочек, которым было всего двенадцать-тринадцать лет. Она рассказывала, что суданским женщинам нужно разрезать и зашивать живот, потому что они не могут рожать, как все женщины.

Благодаря Интернету узнали, что лагеря в Кении, где жили суданцы раньше, до приезда в Австралию, были оборудованы телевизорами. И суданцы писали в местные газеты: почему австралийское правительство не обеспечивает их телевизорами и медленно осуществляет обещанное — медицинское обслуживание и обучение английскому языку.

Когда я был в Тамворте на выходных, один из школьных директоров пожаловался, что страдают австралийские дети: суданцы не могут читать и писать и нуждаются в большем внимании, чтобы усвоить материал.

Я не могу сказать, что у меня сразу сложилось впечатление о суданцах. Я заметил, что они не собирались жить мирно друг с другом. Полагаю, они приехали с одной территории и сейчас оказались в одной лодке. Казалось бы, они должны были помогать друг другу, поддерживать соотечественников. Но на самом деле суданцы продолжали воевать, хотя в это трудно было поверить. Парень в пивной рассказал мне:

— Они из разных племен. Они воюют друг с другом уже семьсот лет и даже не знают почему.

Он объяснил, что «плохие» (он называл их «мачете») преодолели все преграды и осели в Австралии. Он имел в виду тех, кто грабил, убивал и насиловал во время африканских войн. «Плохие» решили выбраться из страны как беженцы и стали посылать добровольцев обживать новые места. Я заметил, что они выбрали не ту страну. Мы не жители Руанды.

Были и другие точки зрения. Там же, в пивной, я встретил владельца мясных цехов. Он был заинтересован в том, чтобы привлечь суданцев на работу, и, если беженцев будет больше (а ходили слухи, что должны приехать еще тысяча шестьсот человек), он сможет всех устроить на работу. Вакансий у него было много, особенно в цехах, где забивали животных. Он считал, что суданцы не так чувствительны и готовы выполнять любую работу.

Помню свое пятое посещение Фэт в Тамворте, когда я вдруг осознал, что дочь и суданцы могут общаться не только как соседи. Я и не предполагал, что буду настолько шокирован, когда, заглянув в квартиру Фэт и сказав: «Привет, это папа», краем глаза заметил молодого парня-суданца, длинного, как лестница, выходящего из кухни Фэт и перепрыгивающего через забор.

Я спросил Фэт:

— Кто это?

— Это Малок.

— Кто такой Малок?

— Он — Малок.

Фэт всегда вела себя так: от нее очень трудно было добиться объяснений.

С другой стороны, я не вчера родился. Было ясно, что парень не хотел, чтобы его видели, и поэтому перепрыгнул через забор. Я спросил:

— Это твой друг, Фэт?

Она ответила:

— Это Малок.

Она всегда разговаривала как ребенок.

— Он выглядит очень молодо.

— Он не знает, сколько ему лет.

Я видел, что ей неловко обманывать: кто не знает своего возраста?

Я сказал ей:

— Все хорошо, Фэт, только я не понял, почему он убежал?

— Он — Малок.

Подумал ли я, что у них возникли отношения или он просто крутится возле моей дочери, потому что она необычная, полная? Нет. Я полагал, что Фэт постоянно ходила полусонная, а Малок — еще ребенок, большой ребенок, с трудом складывающий английские слова в предложения.

Я убеждал себя в том, что он приходит днем, чтобы взглянуть на Фэт, на ее ноги, потому что до этого он видел женщин, одетых в длинные закрытые платья. Может, он заинтересовался ее белым женским бельем?

Конечно, я и не думал, что между ними может быть что-то серьезное и Малок нарушит все наши планы. Я стараюсь быть честным до конца. Понимаю, что в том, что случилось, нет вины Малока. Он подросток, ребенок, в крови у которого играет тестостерон. Он не знает, как справиться с этим, а женщины в его семье живут по своим правилам.

Однажды, когда я был у Фэт и пытался закрепить фен на стене, над стиральной машиной, мне понадобилась помощь. Я постучал к соседям, и парень-африканец открыл мне дверь. Он был на две головы выше меня. Я пробормотал, что мне нужно, он улыбнулся, кивнул головой и помог мне закрепить фен. Затем мы решили выпить по бокалу холодного пива.