>Юрий Николаевич Давыдов - Куда пришла Россия? Статья первая.

1. Пролог (Теоретический "дефолт" российского радикал-реформаторства)

После 17 августа 1998 г., когда тогдашнее правительство фактически признало руководимую им страну банкротом, неспособной платить по долгам, которые накопились "у нас" за годы "радикальной рыночной реформы", разговоры о том "Куда идет Россия?" стали приобретать все более двусмысленный характер. Ибо в этой вопросительной фразе обнаружило свою полную неопределенность, если не бессмысленность, не только первое же слово ("куда?"), но и второе - "идет". В самом деле, идет ли вообще куда-то наша страна, или топчется на месте? Плывет ли она по течению (течению чего?), или барахтается в затягивающей ее трясине? А это значит, что сегодня основной наш вопрос уже не "куда?", а "где?". Где мы оказалась в итоге широко разрекламированных рыночных реформ, столь же импульсивных, сколь и бестолковых? На "столбовой дороге капиталистической цивилизации" или на ее обочине? А может, вообще в ее "отстойнике"? И в таком случае кто мы такие, не только позволившие произвести над собою этот роковой эксперимент, но и потакавшие господам экспериментаторам своим молчанием (ставшим особенно красноречивым после того, даже "право на недоумение" россиян по поводу их экономических авантюр было "бесцеремонно" раздавлено с помощью танковых орудий)?

А так как эти и подобные им "последние вопросы" возникали (и продолжают возникать) у нас на фоне очевидной неудачи попыток построить в постсоциалистической России капитализм (желательно современного американского образца), то и само чувство разочарования, вызвавшего их, вылилось в ходячую формулу: не тот капитализм. А тот, что у нас нынче "случился", даже его "крестные" именуют не иначе как "грабительским" (или "бандитским"), "воровским" (или "вороватым") и т. д. капитализмом. То есть даже они норовят откреститься от своего крестника, делая вид, что не имеют к нему никакого отношения. Впрочем, дело не только в этом, а также и в том, что таким образом даже наши "облеченные властью" экономические "просветители" практически признают сегодня эмпирический факт существования по крайней мере двух капитализмов. (И это вопреки их собственной догме о принципиальной возможности всего лишь одного-единственного типа капитализма, которую они безоговорочно разделяли в момент "зачатия" своей "рыночной реформы", вместе с автором "Капитала" - создателем "подлинно научного учения" о капиталистической общественно-экономической формации.)

Правда, при этом у них, по-видимому, все еще оставалась возможность как-то свести здесь концы с концами, объявив "нормальным" всего лишь один из этих двух типов капитализма, а именно, тот, что можно было бы представить в качестве соответствующего его современному североамериканскому образцу. Тогда второй из них легко квалифицировать как патологическое отклонение от него. И, стало быть, марксистская догма относительно "единственности" капиталистического типа хозяйствования, казалось бы, вновь восстанавливалось в своих прежних правах. Таким образом, последним и окончательным аргументом в пользу этой догмы становился, как это ни парадоксально, современный американский капитализм, принимаемый за аутентичное воплощение капиталистической "нормы" и призванный пребывать в таком качестве "ныне и присно, и во веки веков". Что же касается упомянутых "уклонений" от нее, то теоретики, верующие в существование одного-единственного капиталистического типа, были обречены искать их причину уже не в природе самого капитализма, а за его пределами - в патологических особенностях "менталитета" тех стран (среди которых на первом месте оказалась нынче Россия), где потерпели неудачу дорогостоящие попытки реализовать американский капиталистический образец.

И тут открывается необозримая перспектива морализующих истолкований этой самой "ментальности" (например, как "вороватости" - определение, принадлежащее Е. Гайдару), с помощью которых вчерашние горе-реформаторы норовят сбросить с себя ответственность за вчерашний авантюризм и головотяпство по принципу "с больной головы на здоровую". Не замечая, что тем самым они дезавуируют все свои недавние ссылки на "научную объективность". Так что - прощай, "строгость и объективность" монетаристской экономической науки, ссылками на которую еще вчера оправдывались самые рискованные эксперименты над российской экономикой. Оказывается, сперва нужно было вспомнить о "вороватой ментальности" россиян, а затем уж решать: возможна ли у них настоящая "рыночно-монетаристская" реформа", или нет. И стоит ли вообще осчастливить их ею, или не стоит?

Если же взять проблему "русской ментальности" саму по себе, очистив ее от той демонстративно оскорбительной формулировки, в какой она видится сегодня незадачливым реформаторам, обидевшимся на упругость российской субстанции, не желая признать свой теоретический "дефолт", то не так уж трудно будет заметить, что перед нами тот же самый вопрос о нашей "самобытности", над которым еще полторы сотни лет назад бились русские славянофилы, впервые всерьез сформулировавшие его. Как видим, он до сих пор еще остается "открытым", хотя при всей своей "открытости" скорее запрещает всякое радикал-реформаторство, антиисторическое уже по определению, чем оправдывает его. И коли уж даже наши "крутые" западники оказались вынужденными прибегнуть к славянофильским "ходам мысли", значит, плохо их дело. Иначе им не пришлось бы обращаться за поддержкой к своим заклятым супостатам.

2. Краткая история вопроса

Единственный способ избежать теоретического и мировоззренческого "дефолта" (вкратце обрисованного здесь), оставшись в границах серьезного научного рассмотрения проблемы "нового русского" капитализма (как его обычно называют, не имея пока что более точного определения), - это попытаться восстановить нашу оборванную связь с традицией целостного анализа капиталистического способа хозяйствования. А именно - анализа, который в самом общем виде можно определить с помощью двух "не". Он не замыкается ни в границах "чисто" (или абстрактно) экономического подхода к капитализму, непременной платой за который оказывается, как мы только что убедились, морализация, идеологизация, а то и вовсе мифологизация содержания его конкретной проблематики, ни в пределах "полит-экономической" оценки, какой у нас обычно подменяют содержательный анализ капитализма "экономисты", более склонные к наукообразному политиканству, чем к действительно научному размышлению и скрупулезному исследованию.

Эта традиция была заложена еще в самом начале нашего века, с одной стороны, В.