Пол Кворрингтон - Ураган

— Понимаю, — откликнулась Беверли, показывая своим тоном, что ее это нисколечки не волнует. — И все это сопровождается так называемым эффектом «содовой через соломинку».

— Вот именно! — энергично подхватил мистер Колдвел. — Когда мы всасываем содовую, то создаем внутри соломинки резкое понижение давления. Именно это гонит жидкость наверх. В оке урагана давление ниже всего, и оно заставляет воду по краям подниматься — приблизительно фут на дюйм атмосферного давления. — И Колдвел развел руки, демонстрируя этим, насколько все просто.

— Ну и что? — спросила Беверли.

— А то… что лучше было бы подняться повыше.

— Зачем?

— По-моему, я уже объяснил.

Беверли вышла на улицу, для чего потребовалось лишь переступить через то место, где раньше был порог, и, разбрызгивая грязную воду, двинулась туда, где еще недавно находилась дорога.

— И пожалуйста, не считай себя обязанным оставаться вместе со мной, — крикнула она не оборачиваясь. — Если ты хочешь подняться повыше… — И Беверли, повернув голову влево, кинула взгляд на Горб Лестера, который слабо маячил в отдалении в отблесках нездешнего света. И тут ее внимание привлекло что-то другое. — Эй, посмотри! — крикнула она.

Маленькая голубая церквушка по-прежнему стояла на своем месте. Ее стены были мокрыми насквозь, а на крыше лежало несколько крупных пальмовых листьев, однако надгробия и даже деревянные кресты на кладбище остались нетронутыми.

Колдвел подошел к Беверли и остановился рядом. Она улыбнулась ему, кивком указала в сторону церкви и обхватила обеими руками его большую ладонь.

— Просто какое-то чудо.

— Действительно, — ответил Колдвел. Он уже различал звуки возвращающегося урагана — еще не рев, а гул, словно где-то вдали проходил грузовой поезд. Только вот его машинист напился и спал беспробудным сном, грезя о вечной любви, которой был обделен. — Просто я хочу сказать, что волна накроет те скалы…

— Ну так иди, — откликнулась Беверли, указывая на вершину Горба Лестера.

— Мы пойдем туда вместе.

— Что ты себе вообразил, Колдвел? Что мы потом обвенчаемся? И будем счастливо жить до самой смерти?

На самом деле Колдвела сейчас волновал только поиск укрытия. Беверли же интересовали куда более серьезные вопросы. Она размышляла о том, что оставила в Ориллии, и пыталась понять, есть ли смысл туда возвращаться. Она не обязана была присутствовать при кончине деда, так как его смерть не обещала ничего нового. Старик умер много лет тому назад и все последние годы существовал в состоянии постоянного алкогольного опьянения. Никто не нуждался в ней на работе, а документы, разложенные ею не в те папки, должны были рано или поздно обнаружиться. У нее не было ни одного друга, и даже странная компания охотников за торнадо, членом которой она являлась, ее не принимала. Они не могли понять ее одержимость циклонами и ханжески воротили нос от ее сексуальной озабоченности. Единственное, что у нее осталось, это воспоминания о Галвестоне и преподавателе физкультуры по фамилии Колдвел, который останется с ней навсегда вне зависимости от того, будет он спасать свою шкуру или нет.

— Ступай, — сказала она. — Со мной все будет в порядке.

— Но приливная волна…

— Про волну я все поняла.

— И что ты собираешься делать?

Естественно, Беверли ничего не собиралась делать, и тем не менее она ответила, так как, похоже, Колдвел ждал от нее этого ответа.

— Я пойду в церковь, — сказала она.

Ирония этого заявления позабавила Беверли и даже доставила ей особое удовольствие, приправленное сарказмом, ибо она знала, что проклята. Она родилась в стране проклятых в проклятой семье и сама была проклята на веки вечные.

И Колдвел был проклят, ибо он позволил себе разлучиться с любимыми. Он отказался от своей любви. Он думал, что это ненадолго, всего на час, что они поедут в одно место, а он останется в другом, но теперь он понимал, что любая разлука абсолютна и не имеет градаций. Либо ты один, либо с кем-то.

— Ладно, — кивнул Колдвел и двинулся в сторону голубого строения. — Рискнем и попробуем остаться в церкви.

Не существует отчетливой границы между бытием и небытием. Это подобно все той же игре с облаками. Полли соскользнула из жизни в смерть, и никто не мог сказать точно, когда это произошло. Однако теперь все понимали, что ее больше нет.

Мейвел встал и потер кулаками глаза, но он постоянно это делал, поэтому трудно было сказать, связано ли это с выступившими слезами или нет. Гейл и Сорвиг протянули к нему руки, но прикасаться не стали. Джимми Ньютон нахмурился и, оглянувшись, начал прикидывать, что необходимо сделать. Следует ли пытаться починить приемник и снова передать сигнал SOS? Несмотря на очевидную бессмысленность этого предприятия, он продолжал размышлять на эту тему, только чтобы отвлечься от лежащей на полу женщины. Собственно, единственный признак того, что Полли умерла, заключался в том, что Лестер замолк. Он не сомневался в действенности своей молитвы и был поистине поражен, когда та не помогла.

Мейвел зашел за стойку, нагнулся и открыл люк, который вел в подпол, забитый бутылками и ящиками с пивом и содовой. Он спрыгнул вниз и принялся перекладывать запасы, чтобы царившая здесь неразбериха не вызвала у Полли раздражения. Однако стоило этой мысли, напоминающей о жизни, промелькнуть в его голове, как его охватила ярость и он принялся пинками сдвигать ящики в одну кучу, пока из них не образовался грубый траурный помост. Затем он вылез наружу, открыл ящик и начал в нем рыться.

— У нас не так много времени, — заметил Джимми Ньютон.

— Да пошел ты, Ньютон, — откликнулся Мейвел.

— Понял. — Ньютон с улыбкой окинул взглядом остальных присутствующих и пожал плечами, словно Мейвел был его непослушным и неуправляемым братом.

— Ты уверен, что ураган еще не кончился? — спросила Гейл. В тучах появились разрывы, сквозь которые виднелся слабый свет. Приближался рассвет, и, казалось, все возвращается на круги своя.

— Нет, не кончился, — решительно ответила Сорвиг.

Лестер чуть было не изрек свое излюбленное «что будет, то будет», но вдруг его осенило, что, пожалуй, следует отказаться от этой фразы навсегда. Все могло бы быть иначе. Лестер решил, что посвятит этому свою следующую проповедь и в процессе подготовки к ней все как следует обдумает. Правда, пока он не мог сказать, кому из островитян доведется ее услышать и сможет ли он ее произнести, потому что Банке Дампиера были уготованы крутые перемены. За несколько часов было разрушено все то, что создавалось веками.

Мейвел Хоуп вытащил из ящика клочок бумаги и карандаш и нацарапал на нем несколько слов. Затем он склонился над телом Полли, заправил ей за уши волосы, сложил на груди руки, вставил в ее холодные пальцы исписанный клочок и осторожно опустил ее в подпол. Потом он выпрямился и отряхнул руки. Он понимал, что это выглядит по меньшей мере странно, и вовсе не пытался с помощью этого избавиться от смерти. Просто он хотел, чтобы все как можно больше походило на настоящие похороны, и поступил бы так, если бы только что бросил в разверстую могилу пригоршню земли. Он родился с черной меткой, но Полли никогда не обращала на это внимания, и Мейвел знал, что будет страшно по ней тосковать.