Александр Сегень - Тридцать три удовольствия

Между тем, было уже пятнадцать минут первого. Мы вышли из своего укрытия и подошли сзади к Ардалиону Ивановичу.

— Мы уже здесь, любимый! — сказал я томным голосом.

Он в испуге оглянулся. Увидев нас, вытаращил глаза и вымолвил ни что иное, как:

— Оп-па! Вы чего это?.. Так-так! Это что, розыгрыш?

— Розыгрыш, — сказал Николка. — Только похоже, что на сей раз разыгрываем не мы, а нас.

— Ах, вы с цветами? Теперь все ясно. Она что, вам всем прислала письма?!

— Всем, Ардалиоша, всем, — кивая, отвечал Николка. — Вот, кстати, враг твой, Федор Иванович Мамонин. Поздороваешься с ним?

Ардалион Иванович смерил меня взглядом и озабоченно стал смотреть по сторонам, все еще надеясь, что Птичка, сыгравшая с нами четверыми такую шутку, в конце концов прилетит и сядет к нему на плечо.

— Кстати, Николка, а вот враг твой, Игорь Сергеевич Мухин. Почему бы тебе с ним не поздороваться и не помириться? — спросил я.

— Только в том случае, если Ардалион помирится с тобой, — ответил мне Николка, щурясь на Игоря.

Ардалион Иванович оглянулся, посмотрел на Николку, на Игоря, на меня, и презрительно хмыкнул. Снова взглянул на часы. Посмотрел на часы и Николка.

— Уже двадцать, — сказал он. — Сколько будем ждать? Час? Два? Сутки?

— Кто хочет, может уходить, — пробурчал Ардалион Иванович.

Я прыснул. Уж очень он был смешон в образе взволнованного влюбленного, ожидающего первого свидания. На нем был белоснежный широкий и длинный плащ с погончиками, все пуговицы расстегнуты, плащ распахнут и под элегантным кашне вишневого цвета виднелся модный абстракционистский галстук.

Мы разбрелись по сторонам и минут пять молча ходили взад-вперед с таким видом, будто незнакомые друг с другом люди. Затем я подошел к Игорю и спросил:

— Как же Маша не перехватила письмо?

— Мы жили на даче. Я приехал в Москву и увидел в почтовом ящике, — ответил Игорь, краснея, будто открывая мне какую-то постыдную тайну.

— Все-таки, она весьма остроумно пошутила с нами! — щелкнул я пальцами и рассмеялся.

— Честное слово, я хотел только повидаться с ней, я не собирался… — еще гуще краснея, пробормотал Игорь.

— Да ладно тебе! — хлопнул я его по плечу. — Скажи спасибо, что все это розыгрыш.

— Все-таки, ты думаешь, она не придет? — спросил, подходя к нам, Николка.

— Я думаю, что она смотрит на нас из окон какого-нибудь здания, смеется над нами, утирая краешком носового платка слезу, — сказал я. — Предлагаю помахать рукой всем зданиям, из окон которых она может видеть нашу веселую облапошенную четверку.

И я первым стал радостно махать рукой в разные стороны, обращаясь взглядом ко всем окнам, откуда предполагаемая Птичка могла наблюдать за нами. Николка рассмеялся и стал делать то же самое.

— И мне махать? — спросил бывший гинеколог.

— Да, и немедленно! — приказал я, продолжая махать и приветливо улыбаться окнам.

Ардалион Иванович оглянулся на нас, не выдержал, и широкая улыбка расплылась по его лицу.

— Черт с вами, — сказал он, — я готов помириться с Мамонтом, но при условии, если Игорь скажет, что простил меня и не сердится ни за что.

— Игорь! Ну что тебе стоит! — взмолился я.

— Я согласен, но тоже при условии, — сказал Игорь, улыбаясь. — Пусть Николка простит меня. Николка, я так страдал из-за того, что так получилось. Прости меня, друг!

Судорога пробежала по лицу Николки. Он дрогнул, растерянно подошел к Игорю и крепко обнял его.

— Игорь! Милый! Я не сержусь на тебя!

Слезы выступили на глазах у прощенного псаломщика.

— Слава Тебе, Господи! Слава Тебе, Господи! — бормотал он счастливо.

Освободившись из объятий Николки, он вытащил из кармана носовой платок и вытер слезы, которые все-таки хлынули из его глаз. Я обнял Николку и сказал ему:

— Молодец, Николаша! Молодец!

— Ардалион, — сказал Игорь, немного успокоившись. — Я не держу на тебя зла. Все давно перегорело, и мне хотелось бы, чтобы мы все снова были друзьями, как тогда, три года назад, когда путешествовали вместе. Давай обнимемся, друг.

В Ардалионе Ивановиче словно взорвалось что-то. Он растопырил руки и с ревом: «Игорь! Мальчик мой!» заключил Мухина в свои объятия. И вновь слезы хлынули из глаз псаломщика. Все-таки раньше он не был таким слезливым. Особенно, когда служил в гинекологах и не только помогал женщинам в обзаведении потомством, но и делал им аборты. Но и Ардалион Иванович прослезился в ту минуту, когда почувствовал себя прощенным. Теперь проклятие висело только надо мной.

— Ардалион, — сказал я. — Мы все в равной степени…

— Молчи! Молчи! — воскликнул Тетка и крепко сжал меня в своих объятиях. — Федька! Если бы ты знал, если бы ты знал, как я тоже скучал по тебе! Какой ты из нас молодец — самый несгибаемый, ты всегда держишь марку.

Тут уж и я не выдержал и прослезился, оправдываясь:

— Эх ты черт! Ну и кислые же эти Лимоны! Даже стена прослезится!

— Слава Богу! Слава Богу! — не переставал повторять Игорь.

Интересно, видела ли Лариса нас в эту минуту, или она была где-то далеко? Скорее всего, была далеко. А может… Но как бы то ни было, сфинксы совершенно равнодушно взирали на то, как мы корячимся в приступе нежности друг к другу и упиваемся прощением и примирением.

Шофер Ардалиона Ивановича, ошарашенный увиденным, не выдержал и подошел к нам.

— Я думал, у вас разборка будет, уж приготовился ко всякому, а вы вдруг лобызаться взялись. Здравствуйте, меня Пашей зовут. Поедем куда-нибудь или еще стоять будем?

— У нас и была разборка, — сказал Николка.

— Чуть не перерезали друг друга, — добавил Игорь.

— Пойдем, Павлуша, пойдем, — сказал Ардалион Иванович, похлопывая своего шофера по плечу. — Мы сейчас с ребятами отправимся пешком пировать в «Асторию», а ты останешься тут сторожить одну весьма опасную особу, и как только она появится, если она, конечно, появится, что сомнительно, ты сразу хватаешь ее и везешь к нам в «Асторию». Задание ясно?

— А как я узнаю ее?

— О, это не трудно. Как только ты почувствуешь, что в поле твоего зрения оказалась девушка, в которую ты уже влюбился, это она и есть.

— Ну да! — гоготнул Паша.

— Секундочку! — вмешался я, извлекая из кармана серебряный браслет с иероглифами. — Вот, Паша, в качестве пароля. Ты будешь подходить к каждой хорошенькой девушке, которая придет сюда и будет ждать кого-то и спрашивать ее: «Простите, это не ваш браслет?»

— Ну да, а какая-нибудь возьмет да и соврет: «Мо-о-ой!» — отнесся с недоверием к девушкам Паша.

— А если она скажет: «Мой!», то попроси ее прочесть надпись на браслете. Надпись же здесь такая: «Бастшери, Бастшери, Бастшери». Ясно?

— А что за Бастшери такое?

— Это уж не твоего ума дело. Запиши на листочке, чтобы потом сверить: «Бастшери», — приказал своему шоферу Ардалион Иванович. — Ну что, друзья мои, — обратился он к нам с воодушевлением, — уже без десяти час. Отправляемся в «Асторию». Я угощу вас замечательным обедом в честь всеобщего национального примирения.