Александр Сегень - Тридцать три удовольствия

— Нет, я — с Буниным, на Сент-Женевьев-дю-Буа, — сказал Гессен-Дармштадский, от которого я никак не ожидал, что и он полезет со своим пальцем в дырку. А ведь перед Пантократором стоял и молился. Богу — Богово, а дырке — дыркино.

Из Айа Софии нас повезли в Сулейманию, про которую Николка довольно остроумно заметил, что это ВДНХ мусульманского мира. Три часа мы гуляли по этому городу внутри Константинополя — резиденции турецких султанов, с его гаремами, дворцами, в которых собраны несметные богатства, беседками, фонтанами, озерцами и павильонами для отдыха на свежем воздухе. Ардалион Иванович сокрушался, что поспешил стать простым турком, а не султаном, намекая, видимо, чтобы вместо фески, халата, шароваров и кальяна мы приобрели для него какой-нибудь из шитых золотом и драгоценностями кафтанов, чалму, осыпанную изумрудами и рубинами, сапоги, на которых бриллиантами были вышиты сцены из жизни султанов, и какое-нибудь ружьишко за сто тысяч долларов. Да, тут его представления о собственном богатстве сильно пошатнулись, потому что когда ноги наши устали ходить по бесчисленным залам, а глаза ослепли от сверкания невероятных сокровищ, Тетка вздохнул:

— Пора ехать в Москву и сколачивать миллиард.

На что я заметил:

— Интересно, если все канцелярские скрепки Советского Союза собрать и переправить сюда, можно будет обменять их, к примеру, на эти султановы доспехи?

Из Сулеймании нас повезли обедать в хороший рыбный ресторан, где каждому подали по чуть-чуть всех турецких рыбных кулинарных достопримечательностей. Потом мы поехали на Большой крытый рынок, который едва ли меньше, чем Сулеймания — нечто вроде ГУМа и ЦУМа, объединенных под одной крышей, да и еще вокруг самого здания — гигантская толкучка. Удручало невероятное количество поляков и невозможность быстро обойти все и удалиться — всюду были пробки из людей и товаров, всюду шумели, зазывали, хватали, пытались насильно подвести к своему прилавку.

— Да, — сказал я Ардалиону Ивановичу, приобнимая его, — теперь я вижу, что вы, поляки, не народ, а заболевание.

— С чего это ты решил, что я поляк? — выпучился главнокомандующий.

— Ты же сам как-то раз сказал, что Тетка — польская фамилия. Или турецкая?

— Чисто казацкая фамилия. Кубанская, — обиженно пробурчал Ардалион Иванович. — Ты лучше выбирай, что матери и сестре с отцом в подарок купишь.

Сестре я купил бусы из речного жемчуга, а матери тоже бусы и еще тройной чайник для заваривания чая по-турецки. Она у меня обожает всякие чайные церемонии. Вернувшись в гостиницу с покупками, мы распили две бутылки шампанского и отправились гулять. По дороге в Галатасарай случайно оказались в зоопарке. Он в Стамбуле бесплатный и устроен весьма оригинально. Здесь рядом с клетками со львами, тиграми, пантерами и рысями расположены клетки с обыкновенными кошками, причем отдельная клетка для белых анкарских котов, которых у нас принято называть ангорскими. Рядом с волками, гиенами, лисицами и шакалами — обычные домашние собаки разных пород. В одной клетке дикий кабан, в другой, рядышком, пожалте вам — розовая свинья. Зебры, антилопы, жирафы, носороги, олени, а параллельно им — коровы, лошади, овцы, козы.

Перейдя по Галатскому мосту на азиатскую территорию Стамбула, мы поднялись вверх по улице. Галатасарай расположен на высоком холме, с которого виден весь Золотой Рог. Здесь Николка признался мне, что всерьез влюбился в Птичку и безумно хочет ее видеть.

— Ты знаешь, — сказал он, — со мной такое второй раз в жизни. В первый раз так было, когда я влюбился в Татьяну. Как думаешь, у меня есть шанс стать счастливым?

— Вот только не надо таких жалобных слов, барин! — возмутился я его последней фразой. — Ты же говоришь, они завтра тоже прилетают в Стамбул. Вот и увидитесь снова.

— В том-то и дело, что мы-то завтра едем в Трою. К тому же, неизвестно, в какую гостиницу их поселят.

Да, проблемы у моего друга были посерьезнее, чем у Ардалиона Ивановича, который продолжал мечтать о султанстве, и у Игоря Петровича, который все никак не мог найти чего-нибудь особенного в подарок жене. Он так обожал свою Марусю, что всегда мучался с выбором подарка, все ему казалось недостойным ее царского величества.

— Купи своей Цокотухе зонтик, — предлагал ему я. — Смотри, какое изобилие зонтиков. Вот этот, с розами.

— Ну что зонтик, — мычал он. — У нее два зонтика есть. Надо что-нибудь такое, понимаешь…

— А лучше, как я, купи ей тройственный чайник. Приходите, тараканы, я вас чаем угощу.

С высот Галатасарая мы наслаждались зрелищем заката над Константинополем. Я от души издевался то над проблемами историка Старова, то над исканиями медика Мухина. На самом же деле я от души завидовал им — и влюбленному Николке, и верному мужу Игорю. Пародисты оттого сочиняют свои пародии, что сами стихов писать не умеют и желчно завидуют поэтам, жадно подсматривая за ними: «Ошибись! Промахнись! Влепи смешную рифму!» Карикатуристы завидуют людям, которые живут всерьез, и дабы развеять хоть немного свою зависть, подтрунивают над ними, издеваются, изощряясь в остроумии. А ведь остроумие — бесплодно.

Не знаю только, кому завидуют советские миллионеры. Разве что только турецким султанам.

— Господин Корейко, берете закат над Золотым Рогом? Завернуть? Вам порезать или куском? Товарищ ТеткО, что молчите? Привезете в Горбиленд и обменяете на три рассвета над Волгой, а те в свою очередь — на пять вагонов лондонского тумана. Бизьнесь, мисьтер!

— Представляете, — сказал Ардалион Иванович. — Вот так же турки, сидели на этом берегу, смотрели на закат и говорили друг другу: «Вот завтра-послезавтра возьмем Константинополь вместе с закатом, и вся земля будет наша, и солнце, и звезды».

— С них и Константинополя хватит, — возмутился Николка. — Да и тот отобрать давно пора. Попользовались и будя.

— А я бы им все отдал. Хорошие люди — турки, — сказал я, вспоминая сегодняшнюю ночь.

— Типичное рассуждение современного русского человека, — проворчал Ардалион Иванович. — Все отдадим, не жалко!

Солнце продолжало уходить на запад, в Европу. Изумительная панорама Константинополя покрывалась сизой дымкой, сквозь которую прорезывались минареты мечетей и башни дворцов. Врач грустил, что нет с ним рядом его Мухи Мухиной; Николка вздыхал о покорительнице Нила; Ардалион Иванович, должно быть, вспоминал свою жену, с которой развелся десять лет назад, когда еще не был миллионером; и даже я загрустил, пытаясь внушить себе, что и у меня что-то было в жизни, Ира Шмелева, будь она неладна, или вот хоть недавно, в Каире, была у меня одна танцовщица…