Богумир Полах - Возвращение Иржи Скалы

— Карла! — Скала вскакивает, но тотчас же овладевает собой. — Постойте, куда же вы? — спрашивает он, видя, что жена встает и идет к двери.

— Придется впустить собаку, — улыбается она. — Покоя от нее нет, все время скребется у двери.

— Отстань, отстань, старый! — защищается Скала от радостно прыгающего на него пса. — Карла, ты… Оставь меня в покое, Жук! Так ты знала, Карла?

— С первой секунды, — кивает жена. — Жук залаял, и я выглянула в окно. Нетрудно было узнать твою походку, движения, голос.

Скала гладит пса, он и сам не понимает, почему же он не обнимает жену, не ласкает ее. «А я-то, неблагодарный, даже ни разу не вспомнил тебя, Жучок!» — думает он.

Насколько иначе представлял себе Иржи свое возвращение и первые дни дома!

Капитан Скала задумчиво глядит в окно поезда на клубы утреннего тумана и не может отделаться от странного чувства одиночества. Оно овладело им, когда он проснулся около полуночи и тихонько, чтобы не разбудить Карлу, стал собираться в дорогу. Он едет к родителям и к сыну. Едет, как ни странно, один. Уже сам факт, что мальчик живет у стариков, а не с матерью, удивил Скалу. Но он не показал и виду.

Конечно, Карла уже не тихая учительница, чья жизнь ограничена семьей и школой. Она работает на ответственном участке в краевом комитете компартии. У нее нет времени, чтобы съездить к сыну даже по случаю возвращения Иржи. В разлуке Карла представлялась Скале трепетной ланью, прелестной девушкой, с лицом, озаренным милой улыбкой. А сейчас он увидел умную и рассудительную женщину; как только улеглось первое волнение, она уверенно и спокойно принялась обсуждать вопросы, о которых сам Скала еще не отваживался и подумать.

— Ты, конечно, останешься в армии, — деловито заявила она в первый же вечер.

Что было ответить? Иржи не знал. Армия уже существует или только создается? Найдется ли место для него, летчика, может ли он со своей наружностью вообще рассчитывать на службу в кадрах?

Скала молчал. Его чуточку передернуло, когда Карла привычным жестом закурила сигарету. Этот жест не понравился ему даже больше, чем самый факт, что она курит. Правда, пепельницу с окурками он заметил еще раньше. Прежде она не курила…

Карле даже не пришлось объяснять мужу, почему она отослала ребенка к дедушке с бабушкой. Чтобы понять это, достаточно было заглянуть в ее распорядок дня. Комитеты, комиссии, заседания!

— Боремся! — улыбнулась она в ответ на его удивление и прибавила: — Скоро будет еще труднее. Приближаются выборы.

Рядом с ней Скала показался себе ничтожеством. Он даже покраснел, подумав о своей никчемности. А когда он краснел, шрамы на его сшитом лице начинали болеть…

Его лицо! Случайно или не случайно Карла так поспешно погасила свет в их первый вечер. Ерунда! Просто уютнее, когда светится только шкала радиоприемника. Они уселись, держась за руки, как влюбленные. Когда-то они любили сидеть так, и Карла напомнила об этом, выключая свет. Не случайно! Иржи вздрогнул тогда и сейчас еще вздрагивает при одном воспоминании об этой минуте.

Как хорошо она сказала в первые минуты свидания: «Самое прекрасное в Иржи было не лицо». Это так тронуло его тогда! Еще сейчас Иржи чувствует, как радость, словно искра, вспыхнула в его сердце. Карла — ангел, настоящий ангел, подумал он, все еще представляя себе Карлу прежней ланью. А сейчас он уже знает, какой она стала умной, уверенной и рассудительной…

Но это же самоистязание! Психоз какой-то! Если бы Карла страдала, это мучило бы его, но она не страдает, и это ему не по душе! Чего же ему нужно, черт подери?!

Что плохого в том, что Карла сумела умно и тактично облегчить трудный разговор? Как хорошо ответила она на его глупую фразу о том, что, быть может, собственный сын испугается Скалы. «Если бы даже и так, — сказала она, — разве можно сердиться на него за это?»

Ну, конечно! И разве можно сердиться на нее за то, что она деликатно окутала тьмой их первое объятие? Ведь он сам чуть не потерял сознание, как истеричная барышня, когда впервые увидел свое обезображенное лицо, а от Карлы хочет, чтобы она улыбалась. Или он никак не может простить ей другое? Ведь он так и не узнал того, что так долго его волновало: вздрогнет ли она от отвращения, когда он протянет к ней руки? Потеряет сознание? Вскрикнет?

Иржи нервничает, ожидая, как взглянет на него случайный прохожий на улице. Он похож на суеверную старуху, которая, поднимаясь по лестнице, считает ступеньки: чет или нечет. Он твердит себе: «Вот такое было бы выражение лица у Карлы, если бы она не потушила свет». Иржи безгранично радуется, если прохожий глядит на него безразлично, и захлебывается горечью, если тот быстро и испуганно отводит взор.

Тщетно Иржи напоминает себе о Наташе, тщетно тоскует о том душевном равновесии, которое он сохранял долгие месяцы войны.

Иржи ревнует. Еще дома как следует не обжился, а уже ревнует. Ему мерещится бог весть что. Раздражают успехи Карлы. Уж не хочется ли ему, чтобы она все еще была той недалекой, уютной, домашней женушкой, что бегала на уроки, заботливо застегивала сыну штанишки и старалась по лицу мужа угадать каждую его прихоть.

Ну ладно, я ревную, со странным спокойствием думает Скала, ничего удивительного: безобразный муж и красавица жена. Ну а есть какой-нибудь реальный повод? При этой мысли в памяти Иржи сразу возникает упитанная физиономия человека, который, не вставая с массивного кресла за внушительным письменным столом, глядел на него с самодовольной снисходительностью.

«Это мой муж, Роберт, — сказала Карла. — Он вернулся вчера». Да, я ревную. Мужчина вызывающе поглядел на Скалу светлыми глазами из-под тяжелых, набрякших век. — Под глазами у него мешки, и это странно контрастирует с откормленным молодым лицом. Он затянулся сигаретой и сказал глуховатым голосом астматика:

— Так садись же!

Иржи разозлился. Никогда в жизни на него так не смотрели. Даже когда он еще не был… А тем более потом! Карла, сияя, уселась в глубокое кресло. Иржи тоже сел.

— Я ему сказала, что он останется в армии и будет служить здесь. Ты это устроишь, верно?

В ее голосе была уверенность, приводившая Иржи в бешенство. Таким тоном, наверное, говорили фаворитки короля-Солнца. Упитанный человек отложил сигарету и с минуту ковырял во рту зубочисткой, глядя в потолок. Смотреть на него было противно.

— Ты ведь летчик?

Иржи молча кивнул.

— В Англии ты с нами не общался, я никогда не встречал тебя в нашем клубе.

— Я служил в британской авиации, там был свой клуб. А главное, у нас было мало свободного времени.

— Гм… — хмыкнул Роберт, пепел в пепельнице взлетел от его дыхания. — А в Советах ты тоже не нашел пути к нашим?

— Откуда вы знаете… — Иржи удивленно взглянул на него, потом на Карлу.