Стерьо Спассе - Они были не одни

Сколько раз случалось ему проходить мимо тюрьмы, но никогда он не думал, что придет сюда повидаться с дорогими ему людьми, за которых болела его душа! Раньше он считал, что в тюрьмах сидят только настоящие преступники: воры и убийцы. Однако позднее, когда у него начали открываться глаза, он убедился, что в тюрьму сажают и честных людей, и даже очень честных. В то же время те, которым следовало бы там сидеть — люди вроде Каплан-бея, Малик-бея, Лешего, мастера Кристо и им подобных, — не только разгуливают на свободе, но еще держат в своих руках власть! И тогда в нем проснулось чувство глубокого сострадания ко всем, кто томится в тюрьме. Даже о настоящих преступниках, об убийцах, он не мог уже думать дурно, потому что — кто знает? — может, и убийцами они стали потому, что не было другого выхода!

Гьика подошел к воротам, где дожидались люди, пришедшие навестить своих заключенных родственников. Свидание давалось раз в неделю, по субботам. Жандарм впустил Гьику внутрь, выкрикнул имена узников, и вот Гьика увидел за железными прутьями решетки пятерых своих односельчан. Селим Длинный, худой и осунувшийся, в лохмотьях, Шоро, низенький, с отросшей седой бородой, все время почесывающийся обеими руками, Стефо, мрачный, превратившийся в скелет, с глубоко впавшими глазами, Дудуми, сгорбившийся, с поникшей головой, с изборожденным морщинами лбом, — вот какими предстали перед Гьикой его друзья. И только Барули был неизменно мужествен и всем своим видом как бы хотел бросить в лицо тюремщикам: «И даже здесь вам ничего со мной не поделать!»

При виде Гьики у всех пятерых глаза на миг блеснули радостью и из груди вырвался взволнованный возглас:

— Гьика!.. — Но затем они печально опустили головы.

— Да… вот что пришлось испытать на старости лет… — едва слышно проговорил Стефо.

Вид этих пятерых крестьян за решеткой, их скорбные глаза, бледные, осунувшиеся лица произвели на Гьику страшное впечатление. Что он мог им сказать?..

На самом же деле у него было что сказать! Повторить им слова учителя Мало, слова Зенела, успокоить их тем, что они скоро выйдут из тюрьмы… Но рядом стояли часовые, и, казалось, они следят не только за словами, но даже и за дыханием заключенных.

— Привет от ваших родных… Все живы-здоровы… — вот что только мог выговорить Гьика сдавленным от волнения голосом.

— Спасибо, Гьика, спасибо!.. Видишь, в какую мы попали беду… — услышал Гьика в ответ, когда передавал им через надзирателя сигареты.

— И от нас кланяйся… Скажи, чтобы не забывали нас, — проговорил Барули, который никогда не падал духом.

Надзиратель сделал Гьике знак: пора кончать свидание. Так ничего больше и не удалось ему сказать своим несчастным землякам; хотя бы подать им надежду… Глубоко огорченный, вернулся он на постоялый двор.

К вечеру приехал из деревни Стири, и они собрались вместе: Стири, Зенел, учитель Мало и Гьика. Гьика рассказал о работе своей группы в селе и о поджоге башни. Товарищи поздравили Гьику и Бойко с выполнением большого дела и пообещали уведомить об этом центральное руководство и лично Али. Затем перешли к обсуждению вопроса, как помочь семьям арестованных крестьян, лишившихся своих кормильцев, — за них некому было работать в поле, а приближался сев озимых. Гьика дал слово, что постарается им помочь, в особенности семейству Шоро, где не было ни одного работоспособного мужчины.

На следующий день, рано-рано утром, Гьика расплатился занятыми у товарищей деньгами за сено и овес для осла и отправился домой.

В селе начался осенний сев. Крестьяне спешили.

— Зерна у меня осталось только на семена. Если на этой неделе не посею, съем его, и поле мое останется голым.

— А на что потом купишь хлеб, непутевый?..

— Ладно, ладно… Но как мы протянем эту зиму, одному богу известно…

— Перемрем один за другим с голоду, как мыши… Что будешь делать, если неоткуда достать даже лека?..

— Плохо нам придется!..

Так переговаривались между собой исхудавшие, мрачные крестьяне, бредя за плугом.

— А потом… потом явится бей и заберет у нас последнее!.. — с горечью произнес кто-то из крестьян.

Приступил к севу и Гьика. Своего вола он впряг в один плуг с волом Шоро. Раньше он брал старого вола дяди Коровеша, но теперь положение изменилось: Шоро сидит в тюрьме, у него в доме остались жена, маленький сынишка да три дочери. Одна из них вышла замуж, и у нее ребенок, но муж уехал на заработки в Австралию — и вот уже несколько лет, как о нем ни слуху ни духу. С семьей мужа дочка эта не ужилась, и старуха мать взяла ее к себе вместе с ребенком. Всю эту ораву нужно прокормить… Но кто же возделает их участок, если этого не возьмет на себя Гьика?.. У Гьики так болело сердце за арестованных сельчан и их осиротевшие семьи, что он с жаром принялся за дело. Пусть лучше останется незасеянным его собственный участок, но только не земля Шоро! У четырех остальных крестьян в семьях были уже подросшие мальчики, которые могли кое-как заменить отцов.

Гьика ловко наладил дело: день работал на своем поле, день — на поле Шоро. Крестьяне только дивились, как хорошо и быстро у него все выходило.

— Эге, Гьика! Что это ты так горячо принялся за работу?.. Словно тебе очень хочется получше наполнить амбары бея!.. — посмеивались крестьяне, видя, как он трудится не покладая рук с утра до позднего вечера.

— Что ж! Если не хватит хлеба нам, то бею, во всяком случае, жаловаться не придется, — отшучивался Гьика.

Как-то раз, когда он пахал, к нему на поле прибежала запыхавшаяся жена:

— Иди скорее! Тебя бей спрашивает!

Гьике волей-неволей пришлось бросить работу, выпрячь вола и отправиться в село.

Он увидел бея в обществе двух дам и двух господ; один из этих господ был толстый, как бочка, с большим кадыком, другой — худой и высокий, как жердь. Здесь же находились кьяхи, Рако Ферра и староста.

Каплан-бей со своими спутниками приехал в автомобиле. Бей стоял с двустволкой за плечом, на нем были охотничьи сапоги и патронташ. В таком виде он приехал из Тираны со своими знатными гостями.

— Веди нас к своему дому! — приказал он Гьике, даже не ответив на его приветствие.

«К моему дому?.. Зачем бы это?» — удивился про себя Гьика.

Они двинулись в путь: Гьика впереди, остальные за ним следом. Дорога шла вверх. И чем выше поднимались они на холм, тем шире открывался перед ними горизонт, тем восхитительнее становилась панорама. Толстый господин с кадыком часто останавливался, любовался открывающимся перед ними видом и приговаривал:

— Что за красота, что за красота! Настоящая маленькая Швейцария!

Бей довольно посмеивался в усы: ему было чрезвычайно приятно, что его поместье очаровало представителей высшего света Албании!