Анри Волохонский - Роман-покойничек

Однако идеал — это одно, а суровая реальность — это другое. Мы не должны задаваться вопросом, почему Луций превратился в осла. Это неверная постановка. Лучше спросим себя: зачем и во имя чего, ибо именно здесь зарыто то, что принято называть «тайной души» или «психологической загадкой».

Подумайте сами: что стало бы с государством, если бы все его граждане, внезапно и своевольно окрыляясь на лету, ринулись переселяться в воздух? Кто бы тогда обеспечивал самую возможность подобного роения? Империя бы погибла, и набежавшие варвары скоро переловили бы неосторожных граждан, как мух! Значит, кто-то заведомо должен отказаться от своей личной частной сладкой жизни свободного крылатого человека ради всеобщего блага, воплощающегося в благе государства. Старая ведьма с головой ушла в безнадежно приватную жизнь — поэтому в романе она летает безнаказанно. Она — конченый человек. Но от молодого образованного Луция Империя вправе кое-чего требовать, — и этому соответствует мнимая ошибка перевоплощения, смысл которой в необходимом преобразовании души распущенного красавца-бездельника в будущего государственного мужа.

Давайте теперь вместе с его ослом прослушаем историю про Психею — как она от чрезмерной любознательности в любви к летучему мужу, — хоть и имела образ прекрасной богини, — попала к той же богине в жалкое рабство. Образ в рабстве у сущности. Вроде как интеллигенция у пролетариата. А все из-за того, что пыталась лицезреть образ сущности! И даже схождением в подземные темные области — туда, где ни видимое не видимо, ни невидимого не видать, — искупала она нечаянный грешок, пока, усовершенствовавшись душой с одобрения высших властей вновь Психея в брак не вступила. Судьба самого Луция имела примерно такое же устройство.

Любопытно следующее. Пока Луций был человек-человеком, все вокруг него было окутано волшебством таинственных чудес, но стоило ему стать ослом, как мир оказался мучительно простым — составленным из разбоя и разврата. Разбойники уже разбойники, а не бурдюки. А почему? А потому, что Психея будущего имперского функционера должна питаться натуральными соками земли, а не эфирными вымыслами. И самое первое его приключение в одежде осла было именно с разбойниками — наиболее явными нарушителями правильного строения Империи. Идет беспощадное отрезвление. Вот он затеял романтическое бегство из плена с девицей на спине, но вновь изловлен, едва не вышел с девицей в брюхе — так хотели мятежные негодяи обоих наказать за побег: ослу брюхо вспороть — девицу, как новую Психею, к нему в брюхо зашить. Так вот — с Психеей в брюхе. А сам, значит, как бурдюк — отозвались, ведь, ведьмины мехи! — или живой гроб Психеи Умирающей. Что он еще делал? Вертел жернова, носил дрова, чуть не сгорел, ложно уподобившись Прометею, и соперничал в любви с жеребцами, быв ими наказан укусами и копытами. Едва было не был оскоплен по несостоятельному обвинению. Тут его, не ставшего все же скопцом, самого продают во власть скопцов, возить истукан сирийской богини Атаргатис. Здесь Луций, чтобы избежать по некоторому случаю потери бедра, симулирует оргию в честь Астагартис в виде припадка бешенства,

В этом процессе преобразования души замечательно, что осел пользуется человеческим разумом, не имея умной возможности его обнародовать, а когда обнаруживает — наказывается как злоумышляющий злодей. Таковы правила: чтобы стать государственным мужем, нужно быть животным не только наружною шкурой, но и всем образом действий подтверждать собственное скотоподобие. Однако позднее, когда он научился как бы подражая людям, жрать не стесняясь и без разбора не свои завтраки, пить ведрами напоказ и с дамами проделывать необыкновенные штучки — тут его быстро понесло вверх, плоды просвещения упали к его копытам, жизнь вошла в надежное лоно и — едва не увенчавшись гладиаторским сражением с голой преступницей /что было бы истинно государственным актом! — но Апулей не преступает меры естественного/ — достигла своего розового венца, то есть обратной метаморфозы в прежнего Луция.

Однако его ждет разочарование во всей частной человеческой жизни и, в первую очередь, в женской любви, ибо последняя его привязанность — подобно большинству читателей романа — не человека любила в нем, но осла. Да, она любила осла, как и тот неумный критик, который утверждал, будто последняя глава о трех посвящениях Луция приставлена к книге позднее и не Апулеем, а кем-то еще. Между тем, без этой последней главы роман был бы похож на сочинения романизирующих эпигонов, может и знающих, как начать, но не умеющих как следует кончить. Ведь наш кудрявый красавец в ослиной шкуре изведывал страсти нынешнего зона именно ради посвящения в суть истинной власти через сопровождающиеся остриганием головы тройственные таинства подземных божеств. И сам посвященный этому предмету лысый роман прекрасно увенчивается последней фразой:

— Теперь я хожу, ничем не осеняя своей плешивости, и радостно смотрю в лица встречных.

Костер догорал.

Ведекин был в таком состоянии, что можно было подумать, будто он справил свой собственный апофеоз.

В кои-то веки дали человеку высказаться. Он смотрел в небеса прямо с восхищеньем.

Как вдруг, словно ветром огромную тучу, нанесло с высей сероватые хлопья. Кружась, они медленно падали повсюду невдалеке и, по мере того, как они покачивались все ниже и ниже, становилось видно, что это широкое пространство сов мягко опускается на темную землю. Частью живые, частью остекленевшие округлые птицы прикасались к мостовой в самых разных положениях тела — иные скреблись ногами о неподатливый смолистый грунт, иные ложились на бок, не переставая смотреть разумно вперед параллельными зрачками, а третьи, тоже не теряя осмысленного взора, поднимались на темя головы и так стояли, чуть покачиваясь, оперенными ваньками-встаньками.

— Наш город — словно другие Афины, — сказал Вукуб Кахишев.

— Речь Артемия пригласила с небес этих мудрых птиц, — сказал я.

— Если только это не атмосферное явление, — брякнул, не подумав, Константин.

А Тит, не в силах преодолеть слабость узнать, не есть ли это какая-нибудь неожиданная комиссия, пошел разглядывать новоприбывших с более близкого расстояния. В его поведении была своя логика: не так давно показывали детективный фильм про то, как американские шпионы пересекли границу Афганистана с Таджикистаном, переодевшись филинами, и где останавливаются тактические приемы разведки, никак нельзя было предугадать. Птицы мудрости крайне вяло реагировали на досмотр. Только у одной из них удалось Местному Переселенцу что-то извлечь из-под крыла, да и то она сама, как видно, хотела отдать, для чего и прилетела, особенно когда увидела вдали внешность поэта. Отряхнувшись и отлежавшись, легальный десант поглядел на нас вскользь и строем двинулся соединяться с общим шествием, причем, многие из птиц продолжали подпрыгивать на головах, ничуть не отставая от прочих.