Августо Кури - Покупатели мечты

Слушая Учителя, я рассматривал его лицо и рылся в своих воспоминаниях. Я знал многих ученых общественных наук и авторов, но никогда не был близок к кому-нибудь в его намерении. Я продолжал представлять себе, что не вижу вживе и в красках собственной жизни. Продолжал думать, до каких пределов дойдет со своим проектом этот революционер, Продавец Грез, и дойдет ли то, что я пишу о нем, до людей.

В тот самый момент, когда я ворошил свои воспоминания, внезапно появился Эдсон Чудотворец, запыхавшийся, почти задыхающийся. Некоторое время он отсутствовал, чтобы сходить в уборную на другую сторону площади. На обратном пути он увидел сцену, которая его потрясла. Голосом, едва слышным от эмоционального напряжения, он рассказал, что там был юноша, который карабкался на большой монумент Независимости, вероятно, не для того, чтобы взобраться на грандиозного железного коня, расположенного на высоте свыше десяти метров, а с намерением покончить счеты с собственной жизнью. Люди с тревогой собирались на том месте.

Я почувствовал, как мурашки побежали у меня но спине. Я вспомнил, когда я сам был в здании Святого Павла, подавленный, потерявший всякую надежду, утративший мотивации жить Дальше. Эти картины быстро пробегали по полотну моего мозга. Я хотел стереть их, но мне не удавалось. Прошлое не гаснет, а принимает другие очертания.

Это известие взволновало группу. Такая серьезная проблема требовала решения на должном уровне. Мы все одновременно посмотрели на Учителя. Мы ожидали, что он немедленно поднимется, чтобы пойти и спасти самоубийцу, как он поступил со мною. Но он не сдвинулся с места. Мы ожидали, что он употребит свой проницательный ум, дабы сломить сопротивление юноши, который утратил желание жить. Но он не отреагировал на сообщение Эдсона Чудотворца. Мы даже хотели потащить его за руку, но он настоял на том, чтобы оставаться на прежнем месте.

К нашему ужасу, Учитель без колебаний произнес:

— Идите туда и продайте грезы этому молодому человеку.

— Что? Мы? Невозможно! Риск очень велик, Учитель! — воскликнула Моника, явно находившаяся в подавленном состоянии.

Мы были согласны с ней.

Все мы смертные, но простое понимание того, что смерть произойдет перед нашими глазами и мы не сможем помешать ей, лишало нас почвы под ногами, потрясало нас. Мы спали беспокойно. Мы были свободными, но чувствовали себя плененными страхом.

Слезы присутствуют при входе и при прощании с жизнью, но было трудно вообразить молодого человека, останавливающего свое дыхание. Что он из себя представляет? Кто его близкие? Какие муки его угнетают? Мы не были готовы к столь деликатной ситуации. Если бы мы промедлили, он бы мог разбиться у нас на глазах.

Учитель все еще сидел. Видя, что мы неподвижны и не можем преодолеть напряжение, он продекламировал стихотворение о грезах:

Грезы вдохновляют чувства, освобождают воображение, орошают разум.

Тот, кто грезит, переписывает свои тексты и переделывает свою жизнь.

Вы переделываете себя?

Внезапно, загоревшись эмоционально, он поднялся и завершил свою мысль:

— Без грез мы будем прислужниками эгоцентризма, вассалами индивидуализма, рабами наших инстинктов. Главная греза — быть проданным в этом обществе потребителей — является грезой свободного ума!

И он громко закричал, распугивая прохожих:

— Вы грезите свободным мозгом? Если грезите, почему же вы не подвергаете себя риску, чтобы спасти этого юношу? Риск потерпеть неудачу, быть осмеянным, пристыдить, расплакаться, получить ярлык глупца, психа, обманщика входит в список каждого продавца грез. Именно для этого я вас позвал!

И, глубоко вдыхая, интриган, за которым мы следовали, подстегнул нас:

— Этот молодой человек не хочет себя убить. У него есть жажда жизни, но он не знает об этом. Используйте его саморазрушающую энергию, чтобы воспользоваться этой жаждой. Как? Понятия не имею! Освободите ум! Танцуйте вальс жизни с гибким, обладающим богатым воображением, освобожденным разумом.

Я поверил. У меня комок подкатился к горлу. Я танцевал под разную музыку в университете. Но этой музыке меня не научили.

— В танцах я понимаю! — сказал Краснобай. — Но именно этого я боялся.

— Que pasa, hombre? [3] Что происходит, парень? (исп.) Я mucho [4] Гораздо (исп.). больше! — сказал Мэр и сразу же потянул Монику танцевать.

Он сделал это так неожиданно, что она не успела сказать «нет». Придя в себя, она все-таки высвободилась из его хватки. Человек умирал, а эти двое нашли время шутить.

Мы не были верующими, не были врачами, в том числе психологами. Мы не были совершенными, не были уверенными и тем более не имели богатого опыта в спасении людей, находящихся в депрессии для нового пути существования. Мы были людьми, плененными одним чудаком, который использовал все способы, чтобы мы стали свободными в единственном месте, где мы легко попадали в заключение.

Слова Учителя стучали в наши души. Нам пришлось попытаться исполнить эту миссию. Особенно это касалось меня. Я не мог оставаться безучастным, поскольку уже прошел через подобное происшествие и почти убил себя. Но я был связан. «Связан чем? — подумал я. — Страхом того, что другой убьется, или страхом потерпеть неудачу при оказании ему помощи?»

Я терзал себя признанием, что страх потерпеть неудачу или потерять собственное лицо были более чувствительными, чем озабоченность чужой жизнью. Я был в плену у системы, но рассуждал о свободе, когда преподавал социологию. Я был критически настроенным интеллектуалом и поэтому думал, что критики, хотя и были свободными, редко подставляли лицо под удар. Они защищали собственные недостатки под прикрытием своей критики. Мне нужно было попытаться, мне нужно было перейти границы своего эгоизма, но мои ноги не слушались приказа разума. Стресс привел в беспорядок мои мысли и нарушил равновесие между моим мозгом и моим телом.

«А теперь, Жозе, — как говорил поэт Друммонд, — сопротивляюсь или уступаю? Протяну руки или прижму их к себе? Предстану перед обидой или спрячусь?» Я тосковал по университетским временам, там было мое убежище, университет защищал мои безумства. Нужно делать выбор и принимать последствия. Я нашел тысячу поводов, чтобы не протягивать руки тем отверженным, которых я встречал в прошлом, но теперь эти поводы исчерпались.

Саломау, самый молодой из группы, тер руками грудь. У него начался приступ, он задыхался. Видя, как забавляется Мэр, Учитель задал ему взбучку. Он попросил, чтобы тот прекратил шутить и присел. Мэр опомнился и подчинился. Видя, что мы не в силах справиться с сомнениями, Учитель сказал нам в последний раз: