Дэвид Лоуренс - Избранные произведения в 5 томах. Книга 4: Джек в Австралии. Рассказы

Бабушка слушала всегда одинаково, опираясь на палку и глядя в сторону, как будто не признавая своего толстого багроволицего сына Якова истинным носителем слова Божия. Его манера читать раздражала ее.

Джек украдкой следил за бабушкой. В былые годы она, наверно, была такая же, как Моника. Ее белоснежный кружевной чепец украшали лиловые бантики. Лицо было точно из слоновой кости, а нос такой же тонкий, как у Моники.

«Как невыразимо ужасно быть такой старой!» — думал Джек. Никто не знал о чем она думала. Но наверно о мрачных, таинственных, потусторонних вещах.

Воскресенье было полно странных, немного жутких впечатлений о жизни и смерти.

После чтения мальчики испарялись и пропадали во дворе, в конюшнях. Либо уходили с ружьем в дикие заросли.

Затем наступал обильный воскресный обед, за которым все наедались до одури.

Однажды в воскресенье Джек вернулся к чаю на час раньше срока. Бабушка сидела в темной столовой перед камином. Ей необходим был постоянный огонь, на который она любила смотреть. Это было для нее равносильно жизни.

— Поди-ка сюда, Джек Грант! — сказала она слабым, но повелительным голосом. — Слышал ли ты, что мистер Джордж заставил моего сына, когда тот был в Перте, пообещать ему написать свое завещание?

— Нет, сударыня, — живо ответил Джек.

— Можешь быть уверенным, что он этого не исполнил, даже если и обещал. Никогда за всю свою жизнь он не подписал ничего, кроме своего брачного свидетельства. Да и того он не подписал бы без меня. Садись-ка сюда!

Джек сел на краешек стула. Душа у него ушла в пятки.

— Я говорила тебе, что вышла бы замуж за твоего деда, если бы он не был уже женат. Хотела бы я знать, какой бы ты был тогда. Впрочем, ладно и так, он и глядеть на меня перестал с тех пор, как отнял у меня ногу. Подойди-ка на минуту поближе! — Джек встал и подошел к ней. Она погладила его по шее своей сухой, старческой рукой.

— Да, — промолвила она, — это действительно его кости! А мои кости у Моники! Не стой, мальчик, садись!

Джек уселся, в высшей степени недовольный.

— Что же, — продолжала старуха, — мне со стариком Эллисом жилось неплохо. Жаловаться не на что. Но у тебя глаза твоего деда-англичанина. Лучше, если бы были мои! Его кости, его чудесные кости и мои глаза! Послушай! — сказала она внезапно таинственным шепотом, — ты должен сделать кое-что для меня! Ты ведь любишь Ленни? Я тоже люблю его. И хочу помочь ему. Я отложила для него чулок, — прошипела она, — впрочем, это не чулок, а жестянка, но это безразлично. Она там! — Бабушка указала палкой на огромный, черный камин. Понимаешь?

Она зорко вглядывалась в лицо Джека, а он кивал в ответ, хотя понимал всё очень смутно. По правде сказать, все ее слова, все сказанное ею казалось ему не вполне реальным.

— Этот чулок — для Ленни. Мать Тома была бог знает кто, хотя я не хочу этим сказать, что Яков не был ее мужем. Но Том унаследует все. Так же, как Яков. Это будет мне наказанием. Я хотела, чтобы ферма принадлежала Якову, а теперь она переходит к Тому, а мой маленький Ленни ничего не получит. Алиса хорошая женщина и была хорошей женой Якову. Лучшей, чем он заслуживает. Я всегда буду за нее. Чулок в камине для Ленни, потому что он ее старший сын. Он в жестянке, понимаешь? — И старуха снова указала на камин.

Джек еще раз кивнул, плохо соображая.

— Старый Джордж не сумел убедить этого самого Якова подписать завещание, — продолжала она. — Может ли человек быть таким упрямым ослом?

— Так точно, сударыня, — автоматически ответил Джек.

Бабушка сердито застучала на него клюкой. На стук прибежала Грейс, и он удрал.

В этот вечер все сидели в саду. Гостиная была, как всегда по воскресеньям, открыта, но в нее входили только, чтобы побренчать на рояле. Моника наигрывала хоралы. Грейс пошла позвать гостившую в Вандоу Мери.

— Мери, бабушка зовет тебя. Ей нездоровится. Зайди к ней.

Был душный вечер без ветра. Всем было не по себе от жуткого беспокойства, вызванного нездоровьем бабушки.

Джек не принимал участия в общем разговоре. Его охватило воскресное настроение, настроение воскресного вечера столь далекое и чуждое церкви и колоколам.

Солнце медленно закатывалось, от его яркого света все становилось золотым. Он вышел поглядеть. Кто-то ехал верхом с западной стороны, и золотое облако пыли окутывало лошадь и всадника; за ним, окутанный тем же облаком, появился другой всадник, как Даниил из огненной пещи.

Джек испуганно глядел на запад, в этот хаос ярко-желтого света.

В конце концов оказалось, что это просто приехали Том и Алек Райс. Они въехали во двор, все еще отливая золотом, пыльные, насквозь прожаренные солнцем.

Солнце село. По земле стелились тени. Джек повернул обратно домой. Младшие близнецы ковыляли, заложив руки в карманы, надеясь на скорый ужин. Гарри позвали спать, а Лен и Кет, неизменные охотники до еды, тоже торопились домой. Моника все еще сидела за роялем. Кто-то зажег ей свечи. Сердце Джека учащенно забилось. Он молча стал за ее спиной. В течение нескольких минут она, не обращая на него внимания, продолжала петь. Наконец она оглянулась:

— Хочешь петь? — резко спросила она.

— Не особенно.

— Что же ты хочешь?

— Пойдем!

Она как-то особенно взглянула на него, встала и молча пошла за ним во двор, он же шел, чувствуя, что свершается его судьба, что рок нависает над ним.

Он сел на порог задней двери амбара и взглянул на Монику. Она шаловливо присела к нему. Он дотронулся до ее прохладной руки, которую она не отняла, но глядела при этом в другую сторону.

— Почему ты не любишь меня? — шутливо спросила она.

— Да я же люблю тебя! — произнес он мучительно и сгорая от стыда все с тем же ощущением нависшего над ним рока.

Она быстро обернулась и уставилась на него сверкающим, забавно торжествующим взглядом.

— Это правда? — спросила она.

В душе его становилось темно от гнетущего рока. Он отвел глаза от ее пламенного взгляда, но обнял, как натянутая струна, и до его слуха явственно доходило мучительное биение собственного сердца.

— Моника, — беззвучно прошептал он, как человек бродящий в потемках.

— Что? — мягко спросила она.

От стыда и мучительного желания он спрятал лицо у нее на плече. Он все бы отдал, лишь бы это не нахлынуло на него. Но тайная, внутренняя дрожь его тела приводила ее в восторг. Она ласково прижалась щекой к его волосам. Она умела быть такой нежной и ласковой. И его волнение утихло.

Стемнело, показались звезды.

— Нам придется пожениться? — мрачно спросил он.

— Зачем? — засмеялась она, находя, что он слишком предупреждает события. Он даже не поцеловал ее ни разу.

Но он не ответил ей, даже не расслышал ее слов. Она же наблюдала за мрачным выражением его лица, обращенного к звездам.