Ангелика Мехтель - Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой: Роман

Публицистичность по большому счету вообще свойственна прозе Мехтель, и это ее качество неожиданно и ярко открывается в представляемом ныне романе — в «Утренних беседах с Паулой». Компактное, цельное повествование романа демонстрирует лучшие стороны художественного таланта Мехтель, возросшее ее мастерство, умение изящно и лаконично выстроить художественный текст. И если прежние романы писательницы, что греха таить, страдали порой от некоторой избыточности, от многословия, если временами им недоставало точной соразмерности пропорций, цельности и определенного сюжетного единства, то в нынешнем романе все как-то удивительно на месте, все соразмерно и органично, все подчинено единой и определяющей повествовательной идее.

Так какую же идею воплощает в себе хрупкая, темноволосая маленькая Паула, скромная и интеллигентная заведующая недавно созданной муниципальной библиотеки в маленьком западногерманском городке, уверенно стоящая на своих собственных ногах тридцатипятилетняя женщина, ведущая вполне независимое существование и сама определяющая свой повседневный жизненный уклад? Какую идею воплощает в себе бывшая воспитанница монастырской школы, придерживающаяся довольно строгих (на фоне пережитой не так давно «сексуально' революции») взглядов на мораль и в то же время отнюдь не стремящаяся в начале нашего с ней знакомства обрести привязанность к кому-либо и соответственно дополнительные человеческие обязательства? Какую идею воплощает уверенно начавшая свою карьеру и «сжившаяся» с атмосферой городка Д. («Д., как Дойчланд», — замечает Паула в одном из разговоров) добросовестная служащая, которую отличают к тому же, на радость обер-бургомистру и его советнику по культуре, вполне добропорядочные умеренно-либеральные взгляды?

Перед читателем не совсем обычный текст. Во всяком случае, непривычный. Сюжета в традиционном понимании практически нет. Он лишь домысливается, угадывается, проступает сквозь разбросанные вперемешку мысли, сквозь реплики и монологи персонажей, зарисовки, фрагменты — словом, все то, что, наверное, правильнее было бы назвать подготовительными материалами к роману. Мы словно оказались неожиданно для себя свидетелями того, как из всех этих писательских размышлений и зарисовок выплавляется незаметно образ главной героини и как уже внутренняя логика самого этого образа начинает исподволь формировать, организовывать сей изначальный хаос, как, подчиняясь этой логике, становится повествование связным и цельным, обусловленным жесткой внутренней необходимостью. Ангелика Мехтель решительно выносит на страницы своего нового произведения собственную творческую лабораторию. Больше того, в вошедших в название романа «утренних беседах» становится предметом обсуждения и сам характер героини: он как бы взвешивается, рассматривается писательницей со всех сторон, проверяется на жизнеспособность и жизненность. Мы словно становимся соучастниками таинственных творческих процессов, в результате которых рожденный писательским воображением персонаж становится уже некой объективной данностью и, вырвавшись отныне из-под власти своего создателя, начинает жить самостоятельной, вытекающей лишь из логики развития его характера жизнью. «Представь, какую штуку удрала со мной Татьяна. Она замуж вышла. Этого я никак не ожидал от нее», — говорил Пушкин кому-то из своих приятелей. В романе Мехтель читателю, словно нарочно, заранее демонстрируется процесс рождения такого самостоятельного персонажа, и впрямь способного в какой-то момент учинить самую неожиданную «штуку», сделать то, что для него, персонажа, естественно и необходимо и что уже никак не зависит от воли придумавшего его автора.

Казалось бы, жизнь героини Мехтель разворачивается поначалу столь благополучно, столь типично для «self-made-woman», столь спокойно и в то же время увереннопоступательно, что сама она вполне может восприниматься как своего рода символ незыблемого буржуазного истэблишмента, где, если верить официальной западной пропаганде, каждый, демонстрирующий усердие и старательность, способен достигнуть определенных социальных высот и занять свое — подобающее — место в социальной и имущественной иерархии. Но все это только на первый взгляд. Тут-то и оказывается, что совсем не случайно характер героини подается писательницей в живой дискуссии, в «беседах», в динамике наплывающих друг на друга характерных эпизодов ее жизни. И тогда выясняется, что это только внешне жизнь Паулы течет так, как и естественно было бы ожидать, — спокойно и слегка монотонно, без потрясений, без каких-либо существенных открытий, без серьезных потерь. Работа в библиотеке, которая практически создается заново, на основе скудного и довольно-таки непритязательного собрания книг приходских библиотек, действительно отнимает все свободное время. Приходится решать массу дополнительных вопросов, связанных с оформлением помещения, с расстановкой книг, вечерами составлять систематический и алфавитный каталоги, оформлять заказы на новые поступления, переворачивать горы специальной литературы. Да еще попутно заниматься оборудованием собственных четырех стен — ведь Паула, по общему мнению, «прижилась» в городке, и, значит, устроиться ей нужно основательно.

Мало что меняет в ее жизни и, казалось бы, мимолетное знакомство с молодым испанцем во время респектабельного отдыха на Канарских островах. Ведь согласно раз навсегда определенной шкале жизненных ценностей для Паулы это всего лишь некая дополнительная краска к отпуску, приятное, но ни к чему не обязывающее событие, слегка нарушающее обычную отпускную монотонность. Еще бы, ведь «она всегда держала других на расстоянии. Выходные, отпуск — но не больше. Она вовсе не горела желанием заняться стиркой и мытьем посуды». Так сказать, благополучное дитя эмансипации, Паула прекрасно чувствует себя до поры до времени в собственном коконе, в том замкнутом, одномерном и вполне отлаженном бытии, которое она ведет на виду у не слишком-то жалующих чтение обывателей маленького городка Д. И когда перед нею на утреннем перроне их маленького городского вокзальчика возникает Феликс, добившийся стипендии для продолжения учебы в Западной Германии, она поначалу не испытывает никаких особых эмоций — лишь ощущение легкого неудобства, неизбежно связанного с приездом гостей. Да еще, пожалуй, предугадывает угрозу своему беспроблемному и столь надежному быту, в котором длительное присутствие другого не предусмотрено. Живое, непосредственное чувство, исходящее от юноши, открытая радость встречи и естественная порывистость объятий ломают вскоре придуманный Паулой стереотип отношений: любезная, но слегка отстраненная хозяйка и заглянувший на короткий срок гость. Проходит совсем немного времени, и вот уже мало-помалу привыкает Паула к национальным испанским приправам в супе, к еще одной зубной щетке на полочке перед зеркалом в ванной, к мужским рубашкам у себя в шкафу, даже к запаху свежего чеснока на кухне. И не просто привыкает, она — собственному желанию вопреки — привязывается к Феликсу, и чем дальше, тем больше.