Кэтрин Портер - Кэтрин Энн Портер: Рассказы

— Недоносок бесстыжий! — сказала Розалин Деннису. — Пусть только пальцем до меня дотронется — сразу пристрелю.

— Не думай днем про чего не следует, — сказал Деннис севшим голосом, — а ночью получше дверь запирай — и не придется стрелять никого.

— Ничего ты не знаешь! — сказала Розалин. Ей не раз уж привиделось, как Ричардс дотрагивается до нее пальцем, а она смертным выстрелом пресекает его намерения. — И что бы я без тебя делала, Деннис? — спрашивала она в тот вечер. Они сидели рядышком на крыльце, а нежную тьму вокруг всю истыкали светлячки и полонили сверчки своим пением. — Как подумаю, ну что за мужчины бывают, жуть. Этот Ричардс, к примеру!

— Молодой еще, погулять охота, — сказал Деннис добродушно и зевнул.

— Молодой! — Розалин прямо взвилась. — Кобель потасканный! Детей взрослых впору иметь, мне ровесник, а я солидная женщина, давно позабыла про эти глупости!

Деннис чуть не сказал: «Ну, ты у меня еще молодая», но вдруг он сам вскипел.

— Может, хватит языком-то трепать? — Как отрезал.

Розалин примолкла. Не то что обиделась, чего тут обижаться, старость она старость и есть. Он встал трудно, будто еле себя собрал, и потащился в дом. Где-то там внутри у него упрятался Деннис — только где? «Как в пустыне живешь», — поделилась она со сверчками и светлячками, лягушками.

Дотронуться до Розалин пальцем Ричардс поползновения не выказывал, но иной раз, когда только чуть навеселе, он присаживался к ним вечером на крылечко, и тут заметно было, что он человек с воспитанием, если бы не это питье. Рассказывал разные разности про свою жизнь, про то, какой он, в общем-то, был отчаянный малый. Не в детстве, конечно. Пока жива была мама, он ничего себе такого не позволял, чтоб ее огорчить. Она была не из крепких, чуть что — могла слечь, и такая верующая, такая верующая, целый день тихонько молилась, и за работой, и даже во время еды. Он тогда входил в Общество трезвости, а там все парни местные были зароком повязаны — крепких напитков ни под каким видом, «даже в целях медицины», — цитировал он, воздев правую руку и уставясь в пространство. Или он вдруг разражался одушевляющим маршем, который запомнил с тех ежедневных спевок: «Вейте, трезвости знамена, вейте, белые, как снег!» — и почти слово в слово мог повторить свой любимый стишок, который его вызывали читать на каждой сходке: «В шатре своем высоком увидел сон султан…»

Иной раз ей хотелось перебить Ричардса, сказать, мол, разве это жизнь, вот бы он молодой в Ирландии пожил. Но ничего она такого не говорила. Сидела, застыв, подле Денниса, кидала искоса на Ричардса тяжелые взгляды и гадала, помнит он или нет, как крикнул тогда: «Эй, Рози!» Это с досады умрешь — не найти ни словечка в ответ на такую наглость! И не стыдно ему притворяться, будто и не было ничего? Как-то вечером она все ломала голову, что бы ему такое сказать, чтобы на место поставить, пока он толковал про их гулянки в бухте за скалами, и как у них бочонок домашнего пива с собой всегда был, и как их компания с Железнодорожной каждую субботу танцы устраивала в Уинстоне. «Уж мы не терялись», — и тут он глянул прямо на Розалин и — не успела она опомниться — взял и ей подмигнул, вот хам. Она отвернулась с вытянутой физиономией, не сразу ответила: «Всего вам доброго, мистер Ричардс», холодно, как лед, и ушла в дом. Сняла с крюка зеркало, поглядеться, но глаза на зыби вышли большими и стертыми, как плошки, а где нос, где рот, из-за трещины и не разобрать…

Тот продавец на другой месяц снова явился, но уж не с трубками, а привез кастрюлю необыкновенную, которая замечательно варит овощи безо всякой воды. «Так пища гораздо пользительней, миссис О’Тул. — Деннис слушал, как он там разливается соловьем. — Уж я вам по-дружески, как постоянной клиентке».

Вот оно как, подумал Деннис и весь вскипел.

— Это ж находка просто, при здоровье вашего супруга. Человек в возрасте к питанию должен очень ответственно подходить, а кухня — основа основ, не мне вас учить, миссис О’Тул, вам самим не хуже известно. А супруг ваш в свои года мог бы быть и покрепче. Все потому, миссис О’Тул, что какая вы ни есть кулинарка, а все витамины, самый полезный жизненный элемент, вы на помойку сливаете. Да-да, на помойку, миссис О’Тул, на помойку — и супруга здоровье, и собственное. Я и думаю — как же так, такая интересная женщина, а зря время теряет и силы, стоит над плитой, когда вам всего и делов: наложили в этот научный агрегат, чего там надумаете на ужин, и пошли в залу, книжечку себе читаете, пока оно варится, или волосы можете завивать.

— У меня волосы свои вьющие, — сказала Розалин. Деннис чуть не взвыл у себя в засаде.

— Гос-сп… ну, миссис О’Тул! Вы подумайте! Когда я в первый раз увидел ваши волосы, я решил — ну и ну, это ж надо, какие шикарные волосы, конечно, они завитые! Хотел даже способ узнать завивки, чтоб жене рассказать. Ну, уж если ваши волосы так вьются безо всякого витамина, вот недельки через две вы моей кастрюлькой попользуетесь, и тогда я на них погляжу!

Розалин сказала:

— Разве ж я о внешности о своей пекусь? Муж вот плохой стал, что правда, то правда, мистер Пендлтон! Ох! Посмотрели бы вы на него, когда он помоложе был! Силен, как бык, и уж боялись его! Сколько раз, бывало, сама видела, заедет кулаком кому следует, пошлет метров на шесть — и буквально ведь из-за безделицы! Но такой отходчивый был, тут же поможет встать человеку, пыль с него стряхнет, как брат родной, скажет: «Ну-ну, забудем». Всем все прощал, даже слишком. Это его недостаток.

— А что теперь… — печалился мистер Пендлтон.

У Денниса уши горели. Он стоял за углом и подслушивал. Никогда он не весил больше семидесяти килограммов, высокий был, тощий, даже гордился своей изящностью и с той поры, как расстался со школой в Бристоле, ни разу не поднял руку ни на одно существо, будь то животное, будь то человек.

— Чудесный мужчина был, на которого женщина может рассчитывать, — сказала Розалин, — и лютый, как тигр.

«Ее послушать, я будто давно в могиле гнию, — думал Деннис. — А деньги швыряет, словно уже веселой вдовою заделалась».

Он заковылял из-за угла, чтобы высказаться и положить конец безобразию. Продавец поворотил к нему шустрые глазки и линялую улыбку.

— A-а, вот и мы, — сказал он бодрым свойским тоном, какой приберегал для мужей, — а я, мистер О’Тул, вручил, между прочим, вашей супруге небольшой презент на ваш день рожденья.

— У меня не рожденье, — сказал Деннис, кислый, как лимон.

— Это ж просто так говорится! — вклинилась Розалин весело. — Большое-большое вам спасибо, мистер Пендлтон.

— Это вам большое спасибо, миссис О’Тул, — отвечал продавец, складывая девять долларов разлюбезных зелененьких денежек. Больше кроме «до свидания» ни звука не было сказано, и вот уже Розалин — ладони щитками — следила, как фордик грохочет прочь по ухабам.