Николай Асанов - Радиус взрыва неизвестен

— А почему бы вам, Трофим Семенович, не опередить свое время? — задумчиво спросил он, покуривая сигарету и поглядывая на полную рюмку, стоявшую перед ним на микроскопическом блюдечке-подставке, чтобы нечаянно капля не упала на плюшевую скатерть.

— Годы не те! — вздохнул Трофим Семенович, однако с удовольствием вспомнил прошлое, когда именно опережал время.

Каким бы, иначе, способом мог он достигнуть нынешней высоты? Было время, когда он трудился бригадиром вальцовой мельницы. Институтов разных, как говорится, не кончал, но и умом родители не обидели. В те годы Трофим Семенович был известен как рационализатор, человек, научившийся обгонять время. Молодого работника заметили, поощрили, послали учиться, — правда, не в институт. Но разных курсов и семинаров Трофим Семенович окончил достаточное количество. Никого не удивило, когда его выдвинули директором той самой мельницы, на которой он начинал свою трудовую деятельность. Люди у нас благодарны за каждый трудовой подвиг и даже просто за хорошую и умную работу, поскольку все мы стараемся работать отлично, размышляя не только о сегодняшнем дне, но и о завтрашнем. Молодость и смелость Трофима Семеновича позволяли ему не останавливаться на достигнутом. Зная досконально свое производство, он и директором стал внимательным, умным. Естественно, что старшие товарищи, наблюдавшие за ним, поверили в его недюжинные силы. И он стал понемногу продвигаться по служебной лестнице.

Теперь уже трудно сказать, когда вступили в противоречие его недюжинная энергия и малая культура, о росте которой он не заботился.

Эту слабость будущего тестя Иван Иванович отчетливо чувствовал. Но постольку, поскольку он сам стремился повыше к солнцу, то завидовал умению Трофима Семеновича захватывать теплые места, не обладая особыми достоинствами. Коночкину и в голову не приходило, что без знаний и таланта на таком высоком посту держаться трудно: то жарко, то холодно, да и ветерок там насквозь продувает. Этого он еще не знал, потому и завидовал без меры.

Услышав неожиданные слова Ивана Ивановича, Трофим Семенович воззрился на гостя с интересом, но не торопил — пусть как следует обдумает свои мысли, а вдруг скажет нечто полезное. Трофим Семенович давно уже научился пользоваться чужими мыслями и выдавать их за свои. Иначе жить трудно, особенно если на собственные мысли ни знаний, ни умения не хватает. Он предложил допить налитые рюмки и даже польстил гостю.

— За добрый совет! — сказал он, усмехнувшись.

— Предугаданные события опередить легче всего. Вот все говорят, что главк ваш ликвидируют, что многие министерства расформируют, что управление промышленностью рассредоточат и создадут кустовые, или, правильнее, межобластные советы народного хозяйства. Так почему бы вам не сказать первому: «Наш главк не нужен!» Сказав это «А», произнести затем и «Б»: «Назначьте меня начальником отдела легкой промышленности или, допустим, пищевой в…» — и тут назвать тот город, который вам с детства снится. И — честное слово! — вас поднимут, как икону, и вы не только ничего не потеряете, но еще и выиграете!

Трофим Семенович фыркнул от негодования.

— И вам не жаль будет проститься с Виолой? — только и спросил он.

Эта реакция на любое предложение Коночкина была у Трофима Семеновича выработана давно. Это был способ охладить пыл немолодого жениха. А сам он тем временем перекатывал в голове и так и этак совет Ивана Ивановича. Но советчик не должен зазнаваться и думать, что он явился спасителем.

— Да я ринусь в любой город, который вы только назовете! — с готовностью сказал Иван Иванович. — И там постараюсь по мере сил быть вам полезным… — Тут он уловил легкое презрение во взгляде будущего нареченного тестя и поторопился объяснить: — Вы не думайте, что у меня только и карт в руках, что директорство в школе… Я ведь по образованию-то философ. Ну, а философы ныне снова в чести. Да и надоело, по чести говоря, это директорство, нет в нем никакой перспективы. Я уже давно подумываю перейти на работу в… — тут он для значительности помедлил и, наконец, произнес с особой важностью: — В прессу… А в этом деле начинать следует, конечно, с провинции.

Трудно сказать, может, эта мысль «перекантоваться» в провинцию скользила в уме и у самого Трофима Семеновича. Как там ни думай, а ведь именно провинция дала ему возможность стать видным человеком. Во всяком случае, Иван Иванович никогда не мог догадаться, по его ли совету, или по собственному разумению Трофим Семенович вдруг стал одной из самых популярных фигур в министерстве. Он даже в газете выступил со статьей «Ближе к прямому производству!». Только по этому признаку, пожалуй, и можно было судить, что слова Ивана Ивановича не прошли для него даром. Откуда бы иначе мог он взять мысль, что и газета деловому человеку нужна не только селедки заворачивать.

Одним словом, Иван Иванович догнал Трофима Семеновича лишь осенью, когда товарищ Сердюк был снова на коне, начальствуя в тресте. Но и Иван Иванович не терял времени даром. Мы его видим на том самом месте, откуда он мог вознестись ввысь с быстротою ракеты, как предполагал в том памятном разговоре. Одна была беда: редактор газеты хворать хворал, но не умирал.

Чащин сидел в своей комнате и писал ответы на письма читателей. «Ваше письмо переслано в облисполком…», «По вашему письму от… приняты следующие меры…», «Проверкой, произведенной редакцией, факты, изложенные в вашем письме, подтвердились и виновный привлечен к ответственности…»

Это была почти механическая работа. Все ответы — точнее, их сжатая сущность — были заранее предначертаны рукой Коночкина на углах этих вырванных из ученических тетрадей и конторских книг листков, так что Чащину оставалось только переписывать их более популярным языком, поскольку сам Коночкин не снисходил до такой работы. И Чащин продолжал строчить эти незамысловатые ответы, удивляясь тому, как это Коночкин до сих пор не изобрел набора штампов, которые осталось бы только прикладывать к чистому листу бумаги, или не набрал раз навсегда трафареты типографским способом.

У него уже мелькнула мысль — подбросить заместителю редактора такое рационализаторское предложение, — пусть бы он погордился немного своей догадливостью, пока его не стукнут в центральной прессе.

Вдруг дверь приоткрылась, и в ней показались двое первых знакомцев Чащина из числа сотрудников редакции. Фельетонист, поводя красным носом, сказал:

— По-моему, пахнет жареным!

Репортер искоса поглядел на Чащина и подтвердил:

— Уже подгорел!

Чащин понял, наконец, что этот странный разговор представляет как раз то самое, что называется «розыгрышем». По своему, хотя и малому, опыту он знал, что газетчики любят подтрунивать над начинающими. Неизвестно, откуда проник в редакции наших газет этот семинарский дух, но с ним приходилось считаться. Как видно, весть о позоре Чащина уже облетела весь коллектив, и теперь коллеги пришли лично убедиться в том, что он именно такой дурак, каким показал себя в первой схватке с Коночкиным. Надо отдать справедливость, оба пришельца были настроены скорее дружелюбно.