Луи Арагон - Гибель всерьез

Все перечисленное проясняет основной принцип книги: биография Жана де Бюэля как таковая — не главное в ней, это лишь база для развития нравственных идей, которые и представляют наибольший интерес для автора. Первая часть посвящена воспитанию, цель которого — сделать Отрока образцовым рыцарем и научить благородным манерам. Вторая, так называемая экономика, — искусству властвовать самим собой и другими. Третья, названная политической, меньше всего соприкасается с подлинной жизнью автора; в ней изложен кодекс воина и проповедуется верность монарху в лице короля Амидаса, то есть верность вымышленному королю в вымышленных обстоятельствах. В романе король Амидас отдает свою дочь в жены Отроку. Гильом Тренган истолковывает это так: «…брак с дочерью короля иносказательно обозначает» благоволение Его Величества Карла VII к Жану де Бюэлю, когда в 1453 году, после изгнания англичан из Бордо и Гиени, он был назначен наместником короля на море и на суше вдоль Жиронды. «Вручив ему управление этой областью, король облек его таким могуществом и властью, как если бы пожаловал руку своей дочери».

Слуги, писавшие «Отрока» под диктовку сира де Бюэля, по словам Тренгана, пересказали военные события «так близко к истине, как только смогли» , и если они присочинили брак с принцессой, так это для того, чтобы оправдать его высокое положение, какого, не будучи особой королевской крови, он не мог достичь иначе, чем с помощью либо узурпации — а этого авторы не желали допустить, — либо брачных уз. «Однако, — прибавляет комментатор, — подвиги, с помощью которых он якобы добился чести этого брака, действительно были им совершены». Иначе говоря, следовало доказать, что «достигать высокого положения и вельможных почестей должно лишь праведными путями». Вымысел служит нравоучению. А поскольку называть подлинные имена и места событий возбранялось, пришлось придумывать несуществующие названия и несуществующих лиц. Так появились на свет «диковинные для слуха самих писцов имена»… На глазах Гильома Тренгана происходило рождение романа, или преодоление, покорение реальности, которое он и описал в чистом виде.

— Вымысел, — заметила Ингеборг, — удобная вещь, но, выходит, ваш герой совершал все свои подвиги только ради выгодного брака. И, по-вашему, это очень нравственно… нет, тогда уж лучше современные романы, которые кончаются женитьбой молодого красавца на богатой невесте, — они вполне соответствуют духу времени и, во всяком случае, не навязывают никаких нравоучений. И не берутся преодолевать реальность.

— Вымысел — далеко не единственный признак преодоления реальности, Ингеборг. Имена и названия не просто изменены, чтобы Бюэль мог распоряжаться ими по собственному усмотрению, каждое из них объединяет множество разных мест или разных лиц. Взять, к примеру, замок Люк, то есть Шато-л’Эрмитаж, где автор впервые встретил Отрока: в романе говорится, что он расположен неподалеку от Кратера, резиденции Жиля де Рэ. И что из Люка и Кратора отправлялись по стране, расходились небольшие отряды, совершавшие набеги на англичан. А Гильом Тренган сообщает, что «Кратер обозначает осаду Орлеана», а также изгнание англичан из-под стен Ланьи-сюр-Марн. Он считает, что сир де Бюэль сливал «две или три вещи в одну», заботясь о том, чтобы из романа «ничего не явствовало», а имена и места остались неразгаданными. Ведь Кратер обозначал не только осажденные Ланьи и Орлеан, под этим именем скрывался замок де Сабле, так же как Шато-л’Эрмитаж — под именем замка Люк. «Совокупность же этих названий, — продолжает Гильом Тренган, — имеет скрытый смысл: Люкратор, то есть «завоеватель имущества»; ибо то было началом отвоевания страны у англичан. Итак, три названия: Орлеан, Ланьи и Сабле — слиты в одно… буде же они упоминались бы порознь, все было бы слишком очевидно, вопреки воле моего господина, не за то он платил деньги, чтобы прослыть летописцем».

Можно привести еще множество примеров того, как долгая история царствования Карла VII и деяний Жана де Бюэля была сокращена и трансформирована. Но представление об этом можно составить, ознакомившись с ключом, который приложен к рукописи, числящейся в Библиотеке Арсенала под номером 3059, вместе с переписанным той же рукой «Комментарием» Гильома Тренгана; ключ и есть его краткое изложение. Чаще всего это просто расшифровка имен и названий, например, «знаменитый полководец — это Лаир» или «Эскайон — это Маршнуар». Но бывают случаи поинтересней: «Под графом Парваншером разумеются все графы». Парваншер — местечко по соседству с Мортанем. Графом Парваншерским называются все наместники французского короля, такие, как Карл Анжуйский (граф дю Мэн) и Орлеанский Бастард (граф Дюнуа). Комментатор по этому поводу замечает: «…соединить всех королевских наместников в одно лицо — отменное решение…» — и вот в «Отроке» все они носят общее имя графа де Парваншер. «Отрок, — говорится далее, — был наместником графа дю Мэн и некоторое время — герцога Алансонского. Поэтому в книге он назван наместником графа Парваншерского…» Тот же принцип распространяется на англичан: «все наместники английского короля представлены в лице герцога Бодуэна»… Еще один пример: после перемирия между французами и англичанами дофин Людовик приходит на помощь герцогу Австрийскому в Эльзасе и в Швейцарии, и комментатор сообщает: «…англичанин Матагоу и Рейнфор во главе войска в четыре сотни копейщиков и четыре сотни лучников явились слишком поздно, когда монсеньор Дофин уже разбил швейцарцев»…; в «Отроке» же все это войско заменено одним собирательным героем, нареченным Гильомом Букетоном, так что куда легче вообразить, что на поле брани опоздал не целый полк англо-французских волонтеров (хотя спустя четыре века наши британские союзники разыграли эпизод вторично, когда во время Крымской войны засиделись за чаем и были захвачены врасплох русскими), а только один этот Букетон. «Все в этой книге намеренно запутано, — поясняет Гильом Тренган, — чтобы никто ни о чем не догадался», но, поскольку «все события, хотя и искаженные и перемешанные друг с другом, были подлинными», все же оставался риск, что читатели что-то узнают, а этого сочинители упомянутого «Отрока» никак не желали допустить.

Может показаться, что я чересчур увлекся рассуждениями о книге, которой не найдешь ни в одной книжной лавке. Но, во-первых, не я повинен в пренебрежительном отношении французских издателей к старой отечественной литературе, а во-вторых, и это главное, надеюсь, мой анализ достаточно ясно показал, что перед реалистом пятнадцатого века стояли те же проблемы, что стоят перед его современным собратом, разница только в том, что в наше время именем собирательного героя, вроде Букетона, пришлось бы обозначить целые империи и народы, а исторические события все равно остались бы узнаваемыми, сколько ни сливай их по два или по три, так что, какую бы сложную систему зеркал и отражений ни изобрел писатель, ему не запутать свое произведение настолько, чтобы никто ни о чем не догадался. О событиях же частной жизни нечего и говорить. Если именем Кристиан — остановимся на этом примере, чтобы не перескакивать с предмета на предмет, — обозначить, по образцу графа Парваншерского, всех любовников Омелы…