Луи Арагон - Гибель всерьез

Он поднял книгу, которая как нарочно называлась… нет, не «Эдип в Колоне», как вы подумали, а «Убийство как вид искусства». Филомела не просекла: «Совпадение? Какое?» — «Ну как же, а тип, которого я убил?» — «A-а, своего отца…» — сказала она. — А как ты узнал, что это твой отец, ты же подкидыш?» — «Не подкидыш, а найденыш, будь, малютка, повежливее с моей матушкой. Поверь мне — в жизни пригодится. Как, говоришь, узнал отца? Ну, я же помню. А кто тебе сказал, что это мой отец?» — «Да ты же и сказал». — «Я ничего не говорил, это, наверно, твой Софокл. Да нет, не тот Софокл, а тот, другой, блондинчик-коротышка… Софокла я вообще-то не того. А Сенека, так тот был испанец, и уж наверняка жгучий брюнет». — «Сенека? — спросила она. — Это еще кто такой?» Эдип прикусил язык: вырвалось у него про Сенеку. Приготовился что-то промямлить. Но тут — телефон. «Алло! Нет, мсье, здесь нет никакого отца! Как-как? Ламартин? Это Колон-00, не помню дальше. Проверьте по новому справочнику!»

— А все-таки, — спросила Филомела, — сколько тебе лет?

— Что за мания у нынешних девиц интересоваться возрастом мужчины. Ведь сказано тебе: я перешагнул за тридцать…

Для большей наглядности он прижал руки к телу и высоко поднял сперва одну ногу, потом другую.

— Шаг серьезный, — отозвалась Филомела. — Займусь-ка я твоим образованием. Для начала принесу Рембо и Саган.

— Рембо — это здорово, — мечтательно произнес Эдип, — он что-то вроде Виктора Гюго, да? Это я потяну, тут и остановиться можно, где хочешь, как в комиксах. А вот Саган нет. Я уже пробовал. Это для меня сложновато…

То, что малютка обронила мимоходом, засело у него в голове. Его и в самом деле могут выставить с работы. Хорош же я буду. Завтра схожу, как раз конец месяца. Может, там уже побывала полиция, наведывалась, интересовалась, а ей ответили: мсье Эдип… — в разговоре с полицией Эдди его называть не станут, — не приходил числа с семнадцатого или восемнадцатого марта — так ведь, Фернанда? Фернанда — это секретарша шефа. А вы что подумали? Ничего подобного. Секретарша шефа — святое. А полиция им: так с семнадцатого или с восемнадцатого? Не спешите, проверьте хорошенько: кажется, разница невелика, один день, а последствия могут быть самые серьезные! — Но я своих сослуживцев знаю, мне не подгадят, они славные ребята. Один поспешно скажет: «с семнадцатого»… — а другой, смекнув, возразит: «да ты что, конечно, с восемнадцатого — это точно!» Лишь бы не вмешался шеф, — этот может дать маху.

Когда Эдип появился в своей конторе, ему обрадовались как родному — Эдип! Мсье Эдип! Пришел мсье Эдип! А мы уж думали, не свинка ли у вас… а то сейчас многие болеют. Фернанда так волновалась: в вашем возрасте свинка — это может быть очень серьезно… Ну, а я, — это уже вмешался главный бухгалтер, — я не поверил, свинка — это на вас не похоже. Другое дело — какие-нибудь гнусные рожи, шантрапа в черных куртках, развелось их нынче… А чем вам, мсье Голюшовский, не угодили черные куртки? Я, мадемуазель Мари, отлично знаю, вас все всегда раздражает, что бы я ни делал, однако есть же пределы… Кто говорил о черных куртках? Позвольте-позвольте, мсье Голюшовский! — приторным голоском, — вы же и говорили… Кто? Я? О ком! О черных куртках? Что-то не помню. Ну, да это ничего не меняет… Я только хотел сказать, по нынешним временам лучше на улицу лишний раз не выползать. Того и гляди что-нибудь случится. А вы, мсье Эдип, могли бы и проявиться, позвонили бы — предупредили, а Товон Фернанда волнуется, как бы вас не прирезали на улице. — Полно вам, мсье Голюшовский! — зарделась как маков цвет Фернанда. — Конечно, мне покоя нет! Как подумаю об убийстве восемнадцатого марта!..

О каком из убийств восемнадцатого марта, их же было несколько? Фернанда имеет в виду то, которое так окрестили в газетах: «убийство 18 марта». Да нет, Фернанда, вы путаете с 18 июня. Я знаю, что говорю: убийство 18 марта было совершено убийцей 18 марта. Эдип помалкивал, тема была щекотливой. Речь шла о происшествии на улице Франсуа-Мирон. «И как раз в этот день вы, мсье Эдип, исчезли! Не надо — семнадцатого вы приходили, меня не собьешь!» Та-ак, вот это уже плохо. Придется дня два-три посидеть и повозиться с бумажками, сбить их с толку, запутать в датах, а там пройдет время, все уляжется, свинка — отличная идея.

— Убийца 18 марта, — продолжала Фернанда, — проталкивал свою жертву в подвальное окно, а прохожие так ничего и не поняли, он заслонял от них бедняжку, а доставщик роялей…

— Однако, — сказал Эдип, — вы на диво осведомлены, мадемуазель Фернанда!

— Ну еще бы! Я же думала, что это вы.

— Кто? Доставщик?

— Вечно вы шутите, мсье Эдип. Ну разумеется, не доставщик и не убийца. А… — Она показала руками, как пихают тюк в подвальное окошко.

— А почему же не убийца, мадемуазель Фернанда? — осведомился Эдип вкрадчиво. — Пока вы все сидели здесь…

— Я же не выдумала — говорю, значит, знаю. Видел убийцу только доставщик и, если бы понял, что это убийца, скрутил бы его мигом, доставщик — мужчина видный, силач, но он не понял, подумал: суют мешок с картошкой.

Тут Голюшовский тихонечко захихикал — ох, уж этот мешок с картошкой, сколько раз я о нем уже слышал…

— Ну и что? Говорить «с моркошкой», лишь бы вам угодить, мсье Голюшовский!? Ну вот, а доставщик…

— Мадемуазель Фернанда, — сказал Голюшовский, — вы нам еще не сказали: куда ваш доставщик девал рояли?

Все прямо со смеху помирали. Кроме Эдипа. Наконец из речей Фернанды стало ясно, что этот рояльщик доставил полиции ценнейшие сведения, неоценимые! Когда «убийца 18 марта», кончив дело, обернулся, отправив сверток в подвал, он, естественно, отер пот со лба и сказал… догадайтесь, что он сказал, мсье Эдип!

— Глупо, мадемуазель Фернанда, как это можно догадаться… Откуда ему, по-вашему, знать?

— Не перебивайте, — сказала Фернанда и из алой сделалась белой, а потом пошла красными пятнами, — я спросила мсье Эдипа просто так, для разговора. Потому что, конечно, ему ни за что не догадаться. Вечно вы, мсье Голюшовский, вечно! Так вот, «убийца 18 марта» вытер лоб и сказал одно только слово, одно-единственное, но какое! Он сказал: «Тэнтэн»!

— «Тэнтэн», — повторил Эдип. — Вы не путаете, мадемуазель Фернанда?

— «Тэнтэн»! Верно, как то, что я вас вижу! Понимаете, это наводит на след! Да еще постукал себя пальцем по подбородку.

Мадемуазель Фернанда, хоть и дылда, но на вид ничего, хорошенькая, только бы очков не снимала. Тьфу ты, опять сняла! К тому же она секретарша шефа. Отозвать ее в сторонку — подумают невесть что… И все же. Откуда это она все знает? Мадемуазель Фернанда! Вы не могли бы мне помочь? Я что-то запутался в карточках.

Мадемуазель Фернанда все ему рассказала! Конечно, ей до убийства 18 марта и дела нет, до лампочки, в общем. Ну а если вдруг убили Эдипа?! Ах, вот оно в чем дело… Ну да, вот она и отправилась в полицию. Как в полицию? Ну конечно, в полицию. Меня прямо бросило в жар, дорогая. Может, окно открыть, мсье Эдип? Ничего, это пройдет. С вам хоть вежливо разговаривали в этой вашей полиции? Необыкновенно вежливо. Я сказала им, видите ли, только это строго между нами, может, это не имеет никакого отношения, но один наш коллега, мсье Эдип… исчез… конечно, может, ему в конторе тяжко или, может быть, завелась подружка… вы уж меня извините, но я так сказала… Конечно, может, завтра-послезавтра он появится, но сейчас мы все волнуемся, придумали в утешение, что он мог свалиться со свинкой, но мне не верится, хотя уж лучше бы свинка… Словом, я попросила разрешения взглянуть Натруп — вдруг опознаю… анет, то и не о чем говорить. Господа полицейские прекрасно меня поняли. Сказали: отлично, пройдите и взгляните, правда, ваш коллега, если только это он, не слишком-то аппетитен, но поскольку его положили в морозильник… Ах, мсье Эдип, в каком я была состоянии! Я не знала, хватит ли мне мужества увидеть вас в таком плачевном виде? Я прихватила с собой флакон с солью. В наши времена ею почти не пользуются, но, согласитесь, и случай был особенный. Видите ли, если бы там оказались вы, я бы вас не пережила… Ну, сутки после похорон, не больше…