Райдо Витич - Кандагарский излом

— Поздравь, — неожиданно мурлыкнула я.

— Ну-у… удачи, — пожала та плечами, слегка озадачившись.

— Чего светишься? — полюбопытствовала Вика.

— Па-аша-а, — протянула я и, подперев подбородок кулаком, с блаженной улыбкой уставилась на подругу. Та нахмурилась:

— Кто еще знает?

— А что? — Я даже немного обиделась, что она не разделяет моей радости.

— Головянкин узнает, он твоего Пашку сгноит.

— Да шел бы он! Какое он имеет право вмешиваться? — посерьезнела я и напряглась, понимая, что с него действительно станется.

— Ох, Олеська, — ткнулась мне в плечо подруга. — Что ж ты невезучая такая?

— Я везучая! — процедила, внутренне холодея. — У меня есть Павел. И пока он жив, жива я. Пока жива я — жив он. Я отмолю его у смерти, заберу, слышишь?! И не смей думать плохое, говорить мне. Не зови смерть и беду раньше времени!

— Конечно-конечно, прости, Олесенька. — Подруга погладила меня по руке. — Мы вместе. Один за всех и все за одного.

— Да, и не иначе.

Вечером Павел притащил мне кассетник, поставил очень красивую мелодию:

— Ребята достали запись Криса де Бурга. «Женщина в красном». Говорят, он посвятил эту песню своей жене, единственной любимой женщине в своей жизни. Слышала?

— Нет.

— Про тебя.

— У меня даже красной кофты нет, не то что платья, — рассмеялась я, довольная близостью любимого. Его объятия — все, что мне было нужно. Они превращали мимолетность нашего счастья, зыбкость отношений в нечто реальное, монументальное. Он рядом, его руки обнимают по-настоящему, я чувствую, как бьется его сердце, чувствую запах, исходящий от кителя, вижу глаза Павлика. И прочь все страхи, навеянные Викой.

— Я куплю. Шикарную красную кофту.

— Где?

— В «Березке». На чеки.

— Зачем? — рассмеялась я над прихотью любимого.

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Разве тебе не хочется?

— Хочется… тебя.

— Как оно? — щурясь на солнце, спросил Саша.

— Что оно?

— Жизнь, — улыбнулся.

— Замечательно, Сашенька. — Я чмокнула его в щеку.

— Не надо, — дернулся он и достал сигареты.

— Ты что? — Меня озадачил его хмурый вид.

— А сама не знаешь? — Он затянулся, прислонившись к брони. — Ты была когда-нибудь в Сатке?

— Нет.

— Приедешь, если приглашу?

— Не знаю, — призналась честно.

— Ладно… А сама куда поедешь после того, как все закончится?

Я нахмурилась и, встав рядом, посмотрела на новоприбывших, которых Головянкин распределял по взводам.

— Что молчишь?

— Саш, что тебе надо? Сам знаешь, ехать мне некуда, в Курган не хочу, больно. А если намекаешь на то, что Павлик бросит меня…

— Нет, Шлыков скорее гранату в штаб бросит, чем тебя.

— Ну, ты сказал, — хмыкнула я, скрывая радость.

— Я больше скажу. Головянкина видишь? Не знаешь, чего он вторую неделю лютует?

— Намекаешь, что наша бригада — большая деревня?

— Маленькое село. Будь осторожна, Леся, замкомбрига мужик гнилой.

— Что вы меня пугаете? Чем?

— Старлей мужик умный, правильный. Думаешь, он зря тебя приемам рукопашного боя обучает?

— И это знаешь?!

— Я все знаю, сестренка. Даже то, что Шлыков свихнулся на тебе, кофту красную заказал, кучу чеков собрал, чтоб оплатить доставку товара. А еще знаю, что Головянкин зуб на него точит активно. И хочет сплавить на заставу. Слюной брызжет, рапорты на него катая.

Кажется, я побледнела:

— Перестань, пожалуйста. Специально пугаешь?

— А ты еще не пуганая? Эх, Леська, все мне в тебе понятно, кроме одного: откуда в тебе столько наивности? Жизнь цинична, понимаешь, сестренка? Планируешь одно, а она такой фортель выкидывает, что-либо под дых, либо сразу в аут, что одно… одинаково. Запасные аэродромы надо иметь, чтоб точно сесть, а не упасть.

— А этот запасной аэродром ты?

— Чем плох? — наконец посмотрел мне прямо в глаза Чендряков.

— Всем хорош, Саша, да люблю я не тебя, — призналась. — В моем случае нет и не может быть запасных вариантов. Либо Павлик, либо никого, потому что и меня не будет.

— Чешешь? Это ты сейчас говоришь, а случись…

— Это ты говоришь, что понял, а, выходит, ни черта ты, Саша, не понял. По своей невесте чужих невест не меряй. И не смей хоронить Павлика. Он жив и будет жить, понял?! — разозлилась я. — А еще раз услышу — в зубы дам, понял?

— Ты? — удивился искренне.

— Я. И только на себя обижайся потом.

— Ну-ну. Как же таких делают?

— С любовью!

— Расскажешь?

— Нет, ты точно сегодня по лицу схлопотать хочешь…

— Я в смысле про любовь, пошлячка, — криво усмехнулся он. — Каждый думает в меру своей испорченности.

— Ты сегодня не в духе, — заключила я.

— «Духи», они и есть «духи», увидел — убей.

— Ну тебя… — махнула я рукой и потопала в штаб.

Наших отправили на боевое. Мы проводили их украдкой и словно ушли в анабиоз в ожидании. Вика сутки вздыхала, а потом заявила мне:

— Я точно знаю, с Мишей все будет хорошо. У меня… кажется, будет ребенок. Значит, Миша будет отцом, а отцов нельзя убивать, неправильно это.

— Убивать вообще неправильно.

— Да знаю я, — отмахнулась Вика. — Не мешай мне верить в то, что говорю. Мне волноваться нельзя.

— Мне, может, тоже.

— Может?..

— Не знаю еще точно.

Подруга испытывающе посмотрела на меня:

— Что делать будешь?

— То же, что и ты. Ждать. Потом рожать и воспитывать.

— Пашке сказала?

— Да рано. Непонятно еще.

— Вернулись бы…

Они вернулись. Михаил, Павел и все остальные.

Я, не стесняясь, бросилась на шею Шлыкову:

— Я знала, что ты вернешься.

— К тебе и с того света вернусь, — заверил он.

— Леся, я сегодня письмо домой отправил.

— Подвиг, — улыбнулась, искоса поглядывая на любимого. Хорошо, что у него широкая грудь: хоть так ляг, хоть эдак — все равно лицо Павлика увидеть легко.

— Я о тебе им написал, женой назвал.

— «Им»?..

— Маме и сестренке.

— Думаешь, порадуются?

— Уверен. И ждать тебя будут.

— Мне еще до конца срока…

— Расторгни контракт.

— Зачем? Не-ет…

— Олеся, здесь война, сама видишь, что творится.

— Вижу и одного тебя не оставлю. И потом, неустойку платить — разориться можно, — схитрила я.

— Моих чеков мало?

— Конечно, — врать так врать. — У меня большие запросы.

— Скажи, что надо, я достану.

Я начала загибать пальцы, изображая работу мысли:

— Кроссовки, джинсы, орден или медаль, золото очень люблю…

Он схватил меня и перевернул на спину, нависнув надо мной:

— Врушка.

— Откуда знаешь? — улыбнулась лукаво.

— Я все о тебе знаю.

— О, знакомые слова. Говоришь людям правду, а они не верят, еще и обзываются… Вот наглость!

— Тогда где тот золотой браслетик, что я тебе подарил?

— В сумке, чтоб не потерялся.

— Ага? А сумка — Галкино запястье?