Иржина Троянова - Яна и Ян

— Я представляю жизнь как драматическое или какое-то другое литературное произведение, у которого есть свое начало, вершина и конец. Нельзя постоянно возвращаться к началу, — произнесла с усмешкой Ирена.

Моника возражала. Йозеф, разумеется, встал на ее сторону. А я промолчал. Мои взгляды в этой области консервативны, я даже не могу себе представить жизнь без Яны и Гонзика с какой-нибудь другой женщиной. Однако я не претендую на роль судьи. На собственном опыте я убедился, как трудно познать другого человека. «Наш мозг остался единственным неисследованным объектом на этой планете», — вспомнилась мне фраза Зденека. Мозг является вместилищем того, что идеалисты называют душой. Так как же может человек понять до конца душу другого человека, если он зачастую не понимает самого себя?

— Существует определенная шкала ценностей, — продолжала Ирена, будто отвечая на мои невысказанные мысли. — Их порядок меняется, но ценности остаются ценностями.

Ее манера говорить, серьезность и убежденность понравились мне. Раньше я представлял себе актрис как нечто яркое, ослепительное. Ирена же была девушкой скромной, милой и вдумчивой. Полная противоположность искрометной, темпераментной Монике. А вот Монику по праву можно было назвать ослепительной. Но для меня она значила так же мало, как и в былые годы. И все-таки приятно сознавать, что все ею восторгаются, а она обращает свое благосклонное внимание только на тебя.

— Говорят, ты будешь играть в новом советско-чехословацком фильме? — спросила она Ирену.

— Я сама была ошеломлена, когда мне предложили роль в этом фильме. Моя героиня — прекрасная девушка, но, как это часто бывает, любовь ее остается безответной.

Она стала рассказывать историю несбывшейся любви, и создавалось впечатление, что рассказывала она о себе. Позже Моника сообщила мне по секрету, что Ирена была помолвлена с выпускником летного училища, который погиб в авиационной катастрофе накануне свадьбы. Однако в то время я еще ничего не знал.

— Бедный, одинокий Ян! — обратилась вдруг ко мне Моника. — Ирена, а что, если мы возьмем его на загородную прогулку?

— Вы когда-нибудь видели белый тополь? — поинтересовалась в свою очередь актриса, и ее серые, с разноцветными точками глаза засветились каким-то особенным светом.

Я признался, что белого тополя никогда не видел да и обычный-то тополь, наверное, не смог бы распознать, хотя во время учений это слово частенько фигурировало у нас в качестве позывного. Все рассмеялись.

На следующее утро на знакомом мне «Москвиче» Моники мы отправились за город, прихватив обомлевшего от счастья Йозефа. Зденек и Лудек еще ночью уехали домой. День выдался великолепный. Над нами простиралось чистое, без единого облачка, небо. И я чувствовал себя таким же беззаботным, как когда-то по время школьных походов. Вечером, отдохнувшие и веселые, мы вернулись в город.

В понедельник с утра я попытался связаться со своей частью, но все оказалось напрасно. Потом начался привычный марафон: три двухчасовые лекции, марш-бросок в «Гигант» на обед, изнурительные практические занятия у профессора Мошка. К вечеру от вчерашней прогулки остались лишь прекрасные воспоминания да ожог на спине — так хорошо позагорали мы у озера.

Снова позвонить в часть я смог только в шестом часу. К счастью, Коларж оказался на месте.

— Как чувствует себя моя жена? — взволнованно спросил я, ни минуты не сомневаясь, что Яну лечит он.

— Я только что ее привез, — сообщил Йозеф.

Я не на шутку перепугался:

— Она что, была в больнице?

— Что ей там делать! Она прекрасно себя чувствует. Я встретил ее случайно в Будеёвице с одним нашим общим знакомым, преподавателем из педагогического училища, и привез домой. Яна хорошеет день ото дня. Если бы я оказался на твоем месте, я бы… Алло, ты слушаешь меня?

Я уронил трубку. Оттуда еще доносились неразборчивые слова Коларжа, но я уже ничего не слышал. Так Яна вовсе не больна?! С ней был тот человек. Ее знакомый по училищу, с которым она разговаривала тогда по телефону. Что все это значит? И как могло случиться, что Яна, моя Яна, мне солгала? В памяти всплыли трогательное письмо, которое я ей послал, и скупой текст телеграммы, которую получил от нее. Подозрения, одно нелепей другого, одолевали меня. Нет, я должен ехать домой. Сейчас же, немедленно. Разыщу где-нибудь начальника курса, покажу ему телеграмму, скажу, что состояние здоровья жены ухудшилось… В академии к нуждам семейных слушателей относились с большим пониманием. Но ведь мне придется их обмануть — говорить о Яне как о тяжелобольной, в то время как она…

Я вернулся в комнату. Лудек все еще горланил в ванной. Майор снова мучил Йозефа математикой за закрытой дверью. Зденек сидел над чертежом, глаза у него слипались. В понедельник, по возвращении из дома, чертить хуже всего. Однако ужаснее всех чувствовал себя я, хотя и не покидал Брно.

Я переоделся в гражданское.

— Ты куда? — удивился Зденек.

— Пойду пройдусь. Что-то голова разболелась, наверное, перегрелся вчера на солнце.

Он почесал в затылке, сморщил лоб, будто опять пытался поймать ускользающую мысль, и наконец вымолвил:

— Стало быть, ты ездил с Ньютоном и с этими девицами за город? А, впрочем, почему бы и нет? Но только смотри… как бы они тебе не заморочили голову, а то начнется такая круговерть, что и учебу забросишь. Бывали такие случаи…

Я не стал ничего ему объяснять, потому что со мной «такого случая» быть не может. И в моей голове круговерть началась не из-за кого-нибудь, а из-за собственной жены.

Стоял прекрасный вечер, но мне было не до того. Я шел быстрым шагом куда глаза глядят и неожиданно очутился на зеленой улице с частной застройкой, перед тем маленьким особнячком, около которого по возвращении с загородной прогулки мы высадили Ирену. Из садика тянуло ароматом гвоздик, однако это была не гвоздика, а какая-то корейская калина — так, во всяком случае, объяснила мне вчера Ирена. Она хорошо разбиралась в цветах и деревьях, как и Яна. Моя Яна, девушка с крокусами…

Я повернулся и поспешил прочь, несмотря на то, что полукруглое окно мансарды приветливо светилось. Конечно, такая умная девушка, как Ирена, помогла бы мне разобраться в столь сложной ситуации, но как бы выглядел при этом я?

Во вторник, вечером, я получил письмо от Яны. Она писала, что ангину быстро ликвидировали, что Иван успешно закончил институт и приглашает нас отметить это событие. На душе у меня сразу полегчало. Если бы Яна в чем-то провинилась, она бы не смогла написать такое письмо. По-видимому, в Будеёвице она ездила по делам. Но это волшебное исцеление от ангины просто так ей не пройдет. По меньшей мере удивительно, что, как только ей предстоит встретиться с моими друзьями, она тут же заболевает.