Генри Лоусон - Рассказы

Случалось, после долгой паузы в разговоре миссис Спайсер вдруг говорила:

— Пожалуй, я не приду к вам на следующей неделе, миссис Уилсон.

— Почему же, миссис Спайсер?

— Да не на пользу мне эти визиты. Я потом хожу сама не своя.

— Почему же, миссис Спайсер?

— Ах, ну что я болтаю! Не обращайте на меня внимания, миссис Уилсон.

Она надевала шляпку, целовала детей, а иногда и Мэри тоже, словно невзначай перепутав ее с ребенком, и уходила.

Мэри считала, что временами на миссис Спайсер находило умопомрачение. А я, кажется, понимал, в чем дело.

Однажды, когда миссис Спайсер заболела, Мэри поехала к ней. На следующий день она снова навестила ее, и когда Мэри уходила, миссис Спайсер сказала:

— Мне не хотелось бы, чтобы вы приходили еще, пока я не поднимусь, миссис Уилсон. Дети все мне сделают.

— Но почему же, миссис Спайсер?

— Видите ли, в доме так грязно. Мне неудобно.

На Лехи Крик мы слыли за аристократов. Каждый раз, когда мы подъезжали к дому Спайсеров, направляясь к ним с воскресным визитом, дети, заслышав стук нашей двуколки, бросались со всех ног к дому и визжали:

— Мама! Мама! Уилсоны едут!

И мы видели, как миссис Спайсер начинала метаться по дому и из двери хижины вылетали две-три курицы, а затем она хватала метлу (пучок жесткой рыжей травы или веток, насаженный на палку) и наскоро подметала пол, а потом еще, если успевала, слегка разметала перед дверью. По полу никогда не мешало пройтись хотя бы разочек метлой — куры бродили, где хотели. А то вдруг хватала малыша и мокрым концом застиранного полотенца терла ему физиономию, или, обернув полотенцем палец, прочищала ему уши — словно беспокоилась, как бы он чего не пропустил из нашего разговора.

Однако было в доме прибрано или нет, она всегда говорила:

— А я как раз поджидала вас, миссис Уилсон.

В этом она, по крайней мере, проявляла оригинальность.

Когда мы приезжали, она неизменно постилала на стол старую штопаную скатерть («Все в стирке, уж извините, миссис Уилсон»). Но по глазам ребят я видел, что и эта скатерть им в диковинку.

— Надо мне обязательно купить ножей и вилок, когда поеду в Коббору, — говорила миссис Спайсер. — Дети все ломают и теряют, стыдно добрых людей к столу пригласить.

Она знала уйму всяких историй, и смешных и страшных, но все они были интересные, и рассказывала она с мрачноватым юморком. Однако каждый раз в самом интересном месте она вдруг накидывалась на детей и портила все впечатление.

— Выгоните вы кур или нет?! — кричала она.

Или:

— Ну-ка вынь из сахарницы свои лапы!

Или:

— Не трогай ребенка миссис Уилсон грязными ручищами.

Или:

— Ну что ты развесил уши и уставился на миссис Уилсон? Не умеешь прилично себя вести!

Бедняжка! Она ни на минуту не оставляла детей в покое, все время одергивала и ругала их. Это уже превратилось в привычку, и они тоже привыкли, что на них все время кричат. Большинство женщин, что живут в зарослях, становятся сварливыми. Помню, у одной женщины была маленькая девочка, хорошенькая, милая, ласковая, послушная и нежная, — я не видел существа прелестнее, — но мать пилила ее с утра до вечера, да и ночью тоже. Вообще мне кажется, что этот вечный крик и на самого спокойного ребенка действует гораздо хуже, чем отец-алкоголик, а уж для нервных детей он просто убийствен.

Одна история, из тех, что рассказывала нам миссис Спайсер, была про местного скваттера, который то и дело повреждался в рассудке и норовил покончить с собой. Однажды, когда работник, следивший за ним, на минуту выпустил его из поля зрения, он повесился на балке в конюшне. Работники вбежали в конюшню и увидели, что он дергается в петле.

— Они дали ему повисеть немного, — рассказывала миссис Спайсер, — пока он не почернел с лица и не перестал дергаться, а тогда уж перерезали веревку и вылили на него ведро воды.

— Боже! Зачем же они оставили его висеть?

— А чтоб он насладился вволю. Они думали раз и навсегда излечить его от этой дури.

— Да, но это ужасно. Такая жестокость!

— Вот это самое сказал и наш судья, миссис Уилсон… Как-то утром, — продолжала миссис Спайсер, — Спайсер уехал куда-то верхом, и я была одна с детьми. Вдруг на пороге появляется мужчина и говорит:

«Ради бога, дайте мне глоток воды!»

Бог знает, откуда его только принесло! На нем был хороший костюм — видно, он недавно прибыл из Англии, — но похоже было, что он месяц спал в этом костюме в зарослях. Он еле стоял на ногах. Я в то утро сварила кофе, вот я и дала ему целую кружку, он его выпил, а потом встал вверх ногами, на голову, и стоял так, пока не свалился. Потом снова встал, как надо, и говорит: «Спасибо, мэм».

Я от удивления не знала, что сказать, только спросила:

«Может быть, хотите еще кофе?»

«Да, — сказал он, — спасибо. Еще пинты четыре».

Я налила ему еще целую кружку, он ее выпил, потом постоял на голове, пока не свалился, а когда встал на ноги, то сказал: «Спасибо, мэм. Какая чудесная погода!» — и ушел. В руках он держал ремни от подпруги.

— Но для чего он вставал на голову? — спросила Мэри.

— Чтобы кофе как следует растеклось у него внутри, так я полагаю, чтобы распробовать его как следует… Ну, так вот. На нем и шляпы не было. Я послала Томми к Уоллам сказать, что какой-то чудак в белой горячке слоняется по зарослям, пусть сообщат полиции. Но они опоздали — той ночью он повесился.

— О боже! — вскричала Мэри.

— Да, совсем близко отсюда, вниз по речке, там, где дорога поворачивает к Уоллам. Томми погнал коров и увидел его. Прицепил к ветке подпругу и повесился.

Мэри, онемев, уставилась на нее.

— Томми прибежал домой, вопя от ужаса. Я его тут же послала к Уоллу. После завтрака, не успела я отвернуться, дети выскочили из дома и побежали к тому месту. Обратно они примчались со страшным воем. А я им так всыпала, что они еще громче завыли. Теперь уж они не побегут смотреть на мертвеца. Как я только им об этом напомню, они жмутся друг к другу или ревут, уцепившись за мою юбку.

«Будете бегать, если я вам не велю?» — спрашиваю я их. А они в рев:

«Нет, нет, мама!»

«Хотите поглядеть, как люди вешаются, да?»

«Нет, мама! Не говори об этом!»

«Не могли успокоиться, пока сами не увидите? — спрашиваю я. — Прямо лопались от любопытства. Ну, теперь довольны, а?»

«Не надо, мама».

«Мчались туда сломя голову, так, что ли?»

«Не надо, мама!»

«А обратно так, что пятки сверкали, да?»

«Не надо!»

— Однако и я туда сходила до того, как прибыла полиция, — сказала миссис Спайсер в заключение.

— И вы не боитесь жить здесь одна после всех этих ужасов? — спросила Мэри.

— Да нет, нисколько. Мне уже все равно. Когда уехал Томми, я было затосковала немного — в первый раз за многие годы. Теперь это уже прошло.