Джулит Джедамус - Роман потерь

Даинагон в сиреневых одеждах сидела с невозмутимым видом, и ее бледное лицо было подобно луне во всем ее призрачном великолепии.

Я почувствовала себя так, будто последний луч света оставил эту комнату. Мужество покинуло меня. Если бы вместо нее был кто-нибудь другой! Пусть даже Изуми! Тогда я могла бы лгать с восторгом мужчины, противостоящего врагам. Но я не посмею лгать в присутствии Даинагон.

Я опустилась на подушку На полу возвышались груды шелка: узорные ткани и бомбазин, парча и саржа. И посреди этого великолепного разноцветного беспорядка спокойно сидели две женщины.

Императрица повернулась, чтобы что-то сказать камергеру. Я решилась посмотреть на Даинагон, Сколько тайн в немой телепатической связи между друзьями! Она бросила на меня только один взгляд, спокойный и невозмутимый, но не холодный, одновременно предостерегающий и обещающий. Она будто призывала меня к молчанию: Кун, Пассивная. Молчание не влечет за собой ни позора, ни похвалы. Я поняла, что она советовала мне не признаваться. Перед моим приходом они с императрицей разговаривали обо мне, и она солгала за меня.

Как удалось мне понять, что она убеждала императрицу в моей невиновности? Даже сейчас я не могу этого объяснить. Однако я чувствовала, что императрица не поверила ей и что она подвергнет испытанию нас обеих. И я задрожала, припомнив, как она выговаривала императору за его слабость.

— Вы должны помочь нам, — сказала императрица. — Даинагон и я выбирали шелка для праздника Камо. Она уже высказала свое мнение, и я хотела бы знать, совпадет ли оно с вашим.

— Но мне не подобает решать такие вопросы, — запротестовала я.

— Если я попрошу, вы сделаете это. Скажите, какой цвет вы предпочитаете?

Я осмотрела груды шелка.

— Я предпочла бы цвет лаванды или розовато-лиловый.

Императрица рассмеялась.

— Что за робость! Почему бы не выбрать какой-нибудь более смелый цвет? — Она показала рукой на фиолетовую ткань. — Что вы скажете об этом? Нравится ли вам цвет футайи? Или вы не любите двойное окрашивание?

— Но это летний цвет, — ответила я.

— Верно. И все же он прелестен, не правда ли? — Она обернулась к камергеру. — Покажите нам все оттенки футайи.

И он развернул перед нами шелка, которые переливались всеми оттенками от ярко-фиолетового до темно-синего с легкой примесью багряного.

Императрица повернулась ко мне.

— Скажите, какой оттенок футайи вы предпочитаете для мужчины?

— Это зависит от его возраста и цвета лица.

— А какой, по вашему мнению, должен быть цвет лица у мужчины?

Я взглянула на Даинагон. Она сидела, крепко сжав губы, как будто предостерегая меня от многословия.

— Бледный, ваше величество.

— Вы удивляете меня. Бледный? Но ведь не мертвенно-бледный?

— Бледный, но не мертвенно-бледный.

— Да, — улыбнулась императрица, — мертвенно-бледный мужчина — печальное зрелище. Итак, какой оттенок футайи следует носить мужчине с бледным лицом?

— Это зависит от возраста, не так ли?

— Ну, скажем, это мужчина лет тридцати.

Конечно, это возраст Канецуке. У меня бешено заколотилось сердце.

— Думаю, — сказала я как можно более бесстрастно, — это должен быть переход от синего к фиолетовому.

— Значит, именно на грани цветов.

— Да, но думаю, что он сам выберет цвет. — Я не осмеливалась встретиться глазами с Даинагон, потому что разговор приобретал опасный оборот. — В пределах своих возможностей и, конечно, в границах вкуса.

— В границах вкуса? — спросила императрица. — А что это, собственно, такое?

Не успела я ответить, как вмешалась Даинагон в своей спокойной манере:

— Разумеется, ваше величество, эти границы установлены вами и императором. Только тот, кто придерживается самых высоких образцов элегантности, может быть судьей в вопросах вкуса.

— Император может судить только о собственных несчастьях, — сказала с горечью императрица. — Благодарю вас, Даинагон, за то, что вы высказали свое мнение, хотя я и не просила об этом. — Она снова повернулась ко мне. — Ну, так что же такое «границы вкуса»?

— Я бы согласилась с Даинагон, — ответила я. У меня так замерзли руки, что пальцы побелели, и я спрятала их в рукава.

— Да, думаю, вы согласились бы. А что вы скажете о запрещенных цветах? — Она протянула руку и показала пальцем на куски глубокого красного и пурпурного шелка. — Подходят ли они мужчине с таким цветом лица?

— Такие цвета может желать носить только мужчина очень знатного происхождения.

— И как он будет добиваться этого? Открыто или тайно?

Даинагон кашлянула, и я постаралась не смотреть ей в лицо из боязни потерять над собой контроль.

— Наверное, открыто, ваше величество.

— А может ли он носить одновременно больше, чем один запрещенный цвет? — Я поняла, что она имеет в виду Канецуке и обеих принцесс.

— Нет, — сказала я, притворяясь беспристрастной. — Это было бы верхом безвкусицы.

— Конечно, — вмешалась Даинагон, — не следует носить цвета, которые не сочетаются друг с другом.

— Тогда скажите мне, — императрица пристально взглянула на меня, — как одеться на праздник принцессам? Конечно, они, скорее всего, не будут присутствовать, но если вдруг они получат прощение, мы должны быть готовы. Следует ли им обеим нарядиться в запрещенные цвета?

— Об этом не мне судить, ваше величество.

— Может быть, им следует облачиться в серо-лиловые одежды, подобно женам, оплакивающим своих мужей?

— Я не знаю.

— Возможно, вы считаете, что Садако как старшая имеет больше свободы в выборе одежды?

— Я не думаю, что у нее есть свобода выбора — она принцесса.

— Она была принцессой, — поправила меня императрица. — Итак, вы думаете, что, если она воспользовалась какими-то свободами, это значит, что кто-то убедил ее поступить так?

— Не думаю, что у кого-нибудь есть такое право.

— Значит, если бы она надела на праздник Камо десять ярко-красных халатов, это был бы ее выбор и только ее. Это великолепный цвет, не правда ли? Но, как вы знаете, иногда носить его запрещено.

— Все будут ее осуждать, если она оденется в такой цвет в это время года.

— Без сомнения, — ответила императрица. — Должно быть унизительно — быть осмеянной из-за этого.

Мы ничего на это не ответили — ни я, ни Даинагон. Но воспоминание о моем позоре в день Праздника цветущей вишни, казалось, повисло в воздухе. Значит, уже тогда императрица была осведомлена о ходивших обо мне слухах. Это было даже хуже, чем я ожидала.

— Подойдите сюда, — сказала императрица, выводя меня из оцепенения. — Давайте подберем подходящий цвет для Садако.

Даинагон достала травчатый шелк.

— Может быть, нам выбрать для нее бледно-зеленый. Она прелестно выглядит в зеленом, и по сезону это подходящий цвет.