Борис Иванов - Сочинения. Том 1. Жатва жертв

— Сережа, я не пришла тебя ругать. Наша школа на время закрылась.

— А что теперь делаете вы, Ксения Марковна? — с умной усмешкой спросил мальчик. — Вы принесли мне что-нибудь поесть — да?..

— Я, Серёженька, составляю списки учеников нашей школы. Это очень важно сделать…

Сережа Козлов выставил из воротника пальто свое худое острое лицо:

— Вы не приносите, Ксения Марковна, нам поесть — вы составляете списки. Вы нас считаете, да?..

Учительница потерялась:

— Да, Сережа, это важно…

Глазки мальчика засверкали. Он был беспощаден. Он кричал:

— Вы плохая, никуда не годная учительница. Вы составляете список мертвых учеников. Когда свою работу закончите, умрут все!..

Мать Сережи стояла за спинкой кресла и успокаивала:

— Вот это, Сережа, ты не должен был бы говорить…

Проводила до лестницы.

— Ксения Марковна, вы действительно ничем не можете нам помочь? Мы недавно с Сережей похоронили нашего папу. На очереди мы с ним… Вас послали обойти учеников ведь не для того лишь, чтобы поставить птички! Я знаю, — вдруг крикнула женщина, — вы распределяете помощь! — Рука женщины вцепилась в плечо учительницы. — Дайте мне ваши списки. Я посмотрю, что вы там поставили…

— Поверьте, я ничего не распределяю… — вскрикнула Ксения Марковна и стала долго и сбивчиво объяснять, почему и зачем она пришла к ним, к Козловым. Ничего подобного — против Сережи Козлова она не поставила в списке «птичку», «птичку» она ставит против имен тех, кто умер, например, — Володи Смолкина, Иры Махоткиной, Вити Ургант… — Вы поняли меня?

Ксения Марковна уходила, держась за сердце и пряча тетрадь со списком под пальто.

Входила в квартиры, на порогах которых уже угадывалось: здесь живых, увы, нет. В ворохе тряпья находила застывшие, неузнаваемые тела учеников. Шептала: «Митя Скородумов, мой мальчик. Я не сердилась на тебя. Ты всегда исправлял свои двойки. А неаккуратность! — это проходит с годами…»

Она не могла покинуть тело мертвого ученика, не произнеся слов утешения, в котором припоминала его черты и поступки, достойные любви, и прощались прегрешения.

Витя Косимов лежал в кровати рядом с застывшей матерью. Он сказал тихо и приветливо:

— Здравствуйте, Ксения Марковна. Я в школу уже не могу ходить. Но я еще не все забыл… Вот — Петр Первый родился в 1686 году, а когда умер, вспомнить сейчас не могу…

Отправляя на работу, тетя Маша сунула учительнице ломтик хлеба. Ксения Марковна протянула хлеб Вите. Мальчик заплакал. Раньше к нему заходила сестра матери, но уже третий день никого не было.

— Ты — мужчина, Виктор. Не плачь. Я попробую тебе помочь…

Ей удалось разыскать управдома. В полушубке, в шапке с завязанными ушами, окруженный паром собственного дыхания, и как будто чего-то ожидал в своей конторе. Оберегая свое тепло, под нос сказал: «Скажите, скажите мне, что я должен сделать в связи с вашим учеником! Позвонить? — Телефон не работает. Сказать? — Кому сказать, что один из моих жильцов умирает?.. Почему я сам здесь сижу, вы знаете? — Потому что в это время начинается обстрел. Во! Слышите?.. Начинается. И есть приказ: управдомам быть на местах во время бомбежек и обстрелов… Вот я и сижу».

Миша Буркай, живущий в том же доме, сидел перед открытой дверцей «буржуйки». В топке горели книги в дореволюционных переплетах. Отсветы огня бегали по его лицу:

— A-а, со школы пришли! А помните, вы нас пугали — рассказывали: когда припасы у осажденных кончались, они начинали есть собак, кошек, крыс. Где, Ксения Марковна, кошки, где собаки. Где крысы? Крысы!.. Буденный с Ворошиловым, наверно, давно уже своих коней съели…

Он рассмеялся. Глаза по-стариковски скрылись в дистрофических отеках.

…Иногда ей кричали через дверь: «Уйдите!»

В одной квартире хотели убить или ограбить. Ее мучил живот — утром тетя Маша накормила ее какой-то странной кашей. Зашла в квартиру — показалась, в ней не было жильцов. Нашла пустую кладовку, в которой решилась присесть. Оказывается, за нею кто-то крался. Прижалась в угол. Выход из кладовки загородил мужской силуэт. Руки человека зашарили по стене. В одышливом дыхании мирно копошились слова: «Где же ты, сволочь? Б-оль-ша-я умелица от людей прятаться…» Спасла темнота и немощь самого злодея.

В последние дни Ксения Марковна ходила все медленнее, путала номера квартир, попадала на другие лестницы. Но принуждала себя двигаться, пока вечерний мрак не заполнял дворы и лестницы.

Ее посещали разрушительные сомнения: не впустую ли потрачены годы на преподавание истории. Прежде верила: история — наука, а наука не знает ошибок, допуская лишь «уточнения и добавления»?.. Пришла ИСТОРИЯ и отобрала у нее всё. Кто она и ее умирающие дети — «уточнение и добавление»? История исчезает, когда не остается ничего — ни авторитетов, ни крыс.

Вчера пришла по адресу Вали Курнаковой. В комнате с выбитой взрывом оконной рамой нашла ее, свернувшуюся калачиком на диване. Из-под вязаной шапочки выпали ее беленькие кудряшки, ладошка в рукавичке прикрыла уши. Показалось, что девочка заснула.

— Валечка, Валечка, ты слышишь меня? — хотела согреть ладони Вали в своих руках. Они поддались со скрипом мертвого тела… Смотрела и не могла оторвать взгляда от ее застывшего лица. Плакала и говорила:

— …Милая девочка, милая девочка…

Я — взрослая женщина, — а хотела хотя бы один час побыть тобою.

Я хотела узнать, что значит жить, когда светятся, как у тебя, глаза, вьются, как у тебя, волосы, а любое платье гордится тобой, если ты задумывалась, — то о чем?..

беспокоилась — по какому поводу?..

Тогда бы я перестала быть смешным человеком — МоркОвной, как вы меня звали…

Я бы не мучилась тревогой, что рядом с Всеволодом Юрьевичем я заняла чье-то место.

И говорила бы то, что чувствую, никого не спрашивая, имею ли на то право.

Ты говорила, как будто в окно дунул ветер, а с ним — бабочка. Как мило ты смешила класс своей речью!..

Как я любила весь класс, когда с восторгом тебе начинали подсказывать с первой до последней парты. Эти жертвоприношения были прекрасны. Милое создание… Все виноваты перед тобой…

Вчера сделала последний обход. Списки переписывала до позднего вечера. Против умерших — ставила птички, против живых — крестики, и так за фамилией фамилию, за классом — класс. Ночью проснулась.

Во сне увидела знакомый берег моря, вспомнила даже время, когда там в последний раз была. Только никогда не было так пусто на пляже, не было таких туч страшно кричащих чаек. Птицы окружили ее, их крылья и страшно разинутые клювы, еще немного, начнут хлестать и клевать ее. Спасение одно: крошить хлеб и бросать во все стороны. Но кончается и хлеб… в ужасе открыла глаза и поняла: она совершила непоправимую ошибку — испортила списки. Имена живых детей она отметила крестиками, а мертвых — птичками. Потому они и явились чайками, чтобы отплатить ей за это.