Андре Жид - Страницы из дневника

Я вновь узнаю это состояние благоговения, когда чувства, мысли и все существо твое проясняются и устанавливаются в порядке субординации*, совсем как во времена моей юности. Впрочем, едва ли можно сравнивать теперь мои убеждения с верой. Я добровольно разубедил себя на очень долгое время во всяком credo, которое рушится при первом же независимом анализе. Но мое нынешнее credo родилось как раз из этого анализа. Оно не включает в себя ничего "мистического" (в обыкновенном смысле этого слова), так как это состояние не может искать помощи и столь желанного выхода в молитве. Просто, мое существо направлено к определенной мечте, к определенной цели. Все мои мысли невольно сходятся на ней. Если понадобится моя жизнь, чтобы обеспечить успех СССР, я немедленно отдам ее, слившись с множеством тех, кто жертвовал и пожертвует своей жизнью ради той же цели.

_______________

* Такова уж природа гипотезы, что стоит лишь человеку ее возыметь, как для нее все оказывается подходящей пищей, и с момента ее зарождения в вашей голове она находит себе подкрепление во всем, что вы видите, слышите, читаете или узнаете. Так всегда и "случается". (Стерн -- "Тристрам Шенди", гл. 44). _______________

Я пишу эти строки совершенно хладнокровно и с полной искренностью -- из настоятельной потребности оставить после себя хоть это свидетельство, если смерть застигнет меня раньше, чем я успею высказаться до конца.

Они слишком твердо верят в то, что нас ничего не стоит одурачить. Я уже наблюдал это в эпоху Дрейфуса... По их мнению, дрейфусары сплошь состояли либо из отъявленных негодяев, либо из простофиль. Прекрасно сознавая, что правда не на их стороне, они дошли до того, что заделались апологетами лжи. "Существуют, -- толковали они, -- опасная правда и полезная ложь. Любовь к истине приводит подчас к глупости; нужно уметь различать; все относительно; одна религия может стремиться к абсолютному. Но коль скоро спустишься в определенную эпоху, в историю, тогда событие, лишенное собственного цвета, принимает окраску падающего на него освещения. Приходится считать за истину то, что кажется наиболее походящим".

О, с каким презрением отношусь я теперь к столь услужливо преподносимым нам сведениям, благодаря той поспешности, с какой их принимают на веру! Что за отказ от критики! Что за отсутствие контроля! Что за внезапное доверие к показаниям, самым спорным, самым заинтересованным! Я не вижу никакого истинно критического духа в скептицизме, развивающемся лишь в одну сторону. Какая другая причина, кроме собственных интересов, заставляет их поверить этим свидетельствам, а не иным? Как можно составить себе мнение на основании столь сомнительных данных? Раз вопрос освещается однобоко, то как не заподозрить плутовства за этими свежеиспеченными мнениями?

Иногда бывает, и, думается мне, довольно часто, что тайная причина непонятного с виду явления, причина, которую сплетники рады обозвать постыдной, такова, что ее раскрытие и т. д.... (дополнить) запрещается целомудрием; это сочли бы хвастовством. Прелестная страница из "Tristram Shandy" Стерна в главе о пасторе Иорике (стр. 20 издания Таухница).

_______________

* Он предпочитал презрение врагов и насмешку ближних той неловкости, что ощущаешь, слушая рассказ, в котором тебе отводится такая почетная роль". (Прим. автора.) _______________

Близ Феца.

Sala de espera (зал ожидания)*. Прекрасен тот язык, что смешивает ожидание и надежду! Так было, -- так будет... Они вещают, что без божьей помощи человечеству не выйти из своего жалкого состояния. Это утверждение частично выражает их упование на бога. "Все храмы, кроме храмов божьих, неминуемо превратятся в вавилонские башни", -- заявляют они. Их надежды бегут прочь от этой жизни и устремляются к жизни будущей. Царство Веры. Недостоверные утверждения. Неистинная Истина.

_______________

* По-испански esperar. значит и надеяться и ждать. (Прим. перев.) _______________

8 июня.

Я не обольщаю себя. Ведь я знаю и всегда представляю себе всю массу новых ошибок, недостатков, самых существенных, заключающихся в новых теориях, и каждый раз говорю себе, что применение этих теорий не может быть одинаковым в разных странах и у разных народов... Но это не важно. И вероятно, я услышу: "Каким прекрасным кажется из Франции советское государство!", подобно тому, как говаривали прежде: "Какой прекрасной кажется республика во времена Империи!" Но это государство, о котором и мечтать нам запрещают, -- какой только клеветой не гнушаются, чтобы очернить его? Неужели вы думаете, что то этого мне покажется менее плачевным то государство, в котором мы живем? Пусть положение вещей в СССР еще не так хорошо, как некоторые утверждают, -- это вполне возможно, пусть еще очень многого ему недостает: но на что бы вы ни пускались, вам не удастся уменьшить мой восторг перед его стремлениями и чаяниями и мое желание ему помочь.

6 июня.

"Чтобы понять экономические явления современности, нужно прежде всего с придирчивостью историка и с той ясностью, с какой все видно на расстоянии, заглянуть в аналогичные явления прошлого", -- пишет N. n. в предисловии к книге Бона "Prosperity" (глава 9-я). А в статье Сент-Бева, кстати довольно посредственной, я прочел следующие строки о Сийесе: "...в массе работ о Сийесе говориться обо всем... да, обо всем, кроме истории. Она всегда попадает в немилость у абсолютного духа..." И Сент-Бев цитирует длинный отрывок из Сийеса; в нем есть фраза: "...здравая политика заключается не в знании того, что есть, а того, что должно быть". Сийес подразумевает здесь: того, что должно было бы быть. Мне думается, что часто историк или просто ум, настроенный лишь на созерцание прошлого, с вечной заботой отыскать в минувшем некую аналогию с современностью, отказываются понять, что же в ней есть неповторимого, доселе еще не испытанного. Вечно-юная Клио улыбается, когда слышит, что история есть "непрерывное возобновление" и что "нет ничего нового под солнцем"; она держит для этих мыслителей не один камень за пазухой; но они не любят неожиданностей. Они слишком охотно верят, что не может существовать то, чего до них не было.

"Непредусмотрительный, -- говорит Валери, -- меньше бывает подавлен и разбит катастрофой, чем тот, кто ее предвидел".

Кювервиль, 11 июня.

Не знаю, какое впечатление я произвожу на других; но на себя -довольно глупое. Когда я говорю с Х. или Y., единственная моя забота -делать вид, что я слежу за беседой (имею в виду беседу по-французски). Я помню разговоры, что еще ребенком тщился понять -- разговоры "взрослых". Ничто не изменилось, но я не могу уже больше оправдываться молодостью. А если приходится и мне вмешиваться в разговор, я постоянно "пускаю петуха". "Ну, хоть из жалости не слушайте меня! Мне нечего вам сказать. И не считайте своим долгом притворяться из вежливости, что для вас так важны мои речи. Все, что я вам говорю и буду говорить, -- чепуха. Так продолжайте беседовать между собой, как будто меня с вами нет. О, как бы я этого хотел! Для чего вы меня пригласили?"