Array Веркор - Квота, или Сторонники изобилия

-- Это ужасно, -- услышала Флоранс шепот Бретта.

Она не верила своим ушам. Неужели ей удалось так скоро переубедить дядю? И действительно, он продолжал:

-- Надо бы повидать Квоту. Надо ему все это сказать. Прости, я накричал на тебя, но ты же знаешь, я всегда бешусь, когда сомневаюсь в своей правоте... Не уезжай. Подожди хоть несколько дней. Не оставляй меня снова одного с этим дьяволом в образе человека. Может, ты и права. Может, и впрямь ему лучше вернуться в свой колледж. Если он останется здесь, нас, возможно, ждут черные дни.

-- Пусть будет так, -- согласился Квота.

Когда на следующее утро после разговора Флоранс с дядей Самюэлем пришли к Квоте, тот сразу же по выражению их лиц понял все. Однако он не показал виду, что взволнован. Он предложил им сесть. Со своей обычной усмешкой он выслушал Бретта, который поделился с ним своими опасениями и даже упомянул для убедительности Катоблепа. Когда Бретт умолк, Квота принялся медленно ходить взад и вперед по кабинету.

-- Пусть будет так, -- повторил он серьезным тоном. -- Вы правы, оба правы, это совершенно ясно.

Бретт похолодел. Неужели и Квота сейчас признает...

-- Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кого вы считаете Катоблепом. Если не ошибаюсь, это выпад против вашего покорного слуги?

Квота резко остановился и повернулся лицом к Бретту и Флоранс.

-- Скажите, дорогой друг, кто придумал этого самого Катоблепа? Уж не я ли, по-вашему? Как бы не так. Он родился сто лет назад, точнее, вместе с началом промышленной эры и массового производства. Я же, как и все прочие, лишь получил его в наследство, и получил таким, каков он есть: самоуверенного болвана, облизывающегося от удовольствия. И совершенно верно, что рано или поздно, с моей помощью или без нее, все равно он сожрет свои собственные потроха. Это уж вернее верного...

-- Значит... -- вскричал Бретт.

-- Значит, главная проблема не в этом. Вы сами выразили суть современного мира, дорогой Бретт, "Либо иди вперед, либо подыхай". И мы не в силах ничего изменить. Следовательно, проблема проста -- не сдохнуть. А значит, идти вперед, действовать. Иными словами -- продавать. Другого выхода нет. "Все прочее литература", а у нас времени нет на то, чтобы убаюкивать себя красивыми словами. Или сравнениями с мифологическими чудищами. Мы должны продавать, и опять продавать и продавать, все больше и больше. И все время выискивать новые методы, чтобы не остановиться на полпути. Если ваша страна может обойтись без моих методов, я буду только рад, пусть другие предложат что-нибудь получше.

-- Но что с нами будет, когда у людей действительно окажется переизбыток всего? -- нетерпеливо спросил Бретт, ибо Квоте впервые не удалось его переубедить. -- Если у них и правда начнется несварение желудка? Если они не захотят больше ничего покупать? Совсем ничего? Если они объявят забастовку?

-- А разве кто-нибудь вас уверяет, что этого не произойдет? -- спросил Квота. -- Я скажу даже больше -- ваше "если" излишне. Производить товары в изобилии -- значит постепенно подготавливать роковой финал. Это ясно, как дважды два -- четыре.

-- Значит... -- повторил Бретт, покрываясь холодным потом.

-- Значит, чтобы выкарабкаться, нужно сделать выбор, это ясно всякому. Есть только два выхода. Либо властной рукой уравновесить производство и потребление, другими словами, прийти к социализму. А это означает конец частного предпринимательства, конец западной цивилизации. Либо по примеру Америки -- как бы это ни претило вашей милейшей племяннице -- все время создавать новые потребности, раньше чем будут удовлетворены прежние. И действовать так, чтобы Катоблеп сжирал свою лапу медленнее, чем у него отрастет вторая. Вот в этом и заключается моя работа, job, над этим трудятся наши научно-исследовательские лаборатории. Кстати, -- без всякого перехода обратился он к Флоранс, -- я вам искренне благодарен.

Флоранс с недоумением посмотрела на него.

-- Нет, нет, действительно благодарен от всего сердца, -- продолжал Квота. -- Только после разговора с вами я понял, что допустил грубейшую ошибку в организации наших лабораторий. Я глубоко вам за это признателен. Я даже не могу вам высказать как!

Но Флоранс насторожилась. К чему это он клонит...

-- Пожалуйста, не втягивайте меня в ваши гнусные истории, -- сухо бросила она.

-- Вот именно! -- Квота энергично вскинул руку, словно подсек рыбу. -Вот именно в этом моя ошибка! В том, что я с самого же начала не втянул вас. Вы бы помешали нам совершить уйму глупостей! Таких, например, как этот злосчастный чесательный порошок. Я целиком согласен с вами, что подобная мысль могла родиться только у пошляка! Извините меня.

-- Значит, вы это поняли, -- удивленно и даже с некоторым волнением пробормотала Флоранс.

-- Конечно, это же противно здравому смыслу, -- проговорил Квота тоном гордеца, вынужденного признать свою ошибку. -- Равно как и унитазы с норкой, столь полюбившиеся американцам, или их груди-солонки, краска для озеленения травы. Да, я вам признателен за то, что вы открыли мне глаза. Очень признателен, хотя не могу не упрекнуть вас: и вы тоже виноваты. Как вы могли бросить меня? -- с горьким высокомерием закончил он.

-- Я? Вас! -- пробормотала Флоранс. -- Ну, знаете...

Ей хотелось швырнуть ему в лицо, что он нахальный, дерзкий и в то же время наивный и обольщающийся наглец, но, не найдя подходящих слов, чтобы сформулировать свои противоречивые мысли, она так и не закончила фразы.

-- Да, вы бросили нас: меня и вашего дядю, -- продолжал Квота, закрепляя свои позиции, -- бросили на Каписту и целую армию лавочников, которые ничего не понимают, да и не хотят понимать, кроме своей выгоды. Вы, вы покинули нас и ничуть не интересовались, каких глупостей мы здесь можем натворить.

-- Но как же я могла помешать... -- пыталась протестовать Флоранс, которой оставалось только защищаться.

-- Да одним вашим словом, вашим жестом, улыбкой, наконец... -продолжал Квота грустно и даже -- тоскливо. -- Ведь когда мужчина ведет дела один, что он такое? Просто скот. Но если рядом с ним стоит женщина, с ее чувствительной, тонкой натурой, с ее врожденным чувством изящества, и напоминает ему о хорошем вкусе, красоте...

-- Да вам наплевать на хороший вкус и красоту! -- возмущенно прервала его Флоранс в последней попытке взбунтоваться. -- Как вы осмеливаетесь... Ну, хорошо, оставим ваши туфли-пульверизаторы, скребницы и консервированный смех для банкетов и свадеб, раз уж вы якобы жалеете, что пустили их в торговую сеть. Но кто же, как не вы, завалили весь город проигрывателями, роялями, приемниками, разными там орфеолами, радиолами? Вам удалось размножить их в умопомрачительном количестве, так что музыка теперь лишена для людей всякой прелести, не приносит им удовольствия. Знаете, до чего вы довели меня? -- крикнула она в исступлении. -- Я стала мечтать о склепе, о пещере, о ските, да, да, о спокойном и тихом убежище, где бы ничего не было, ничего, наконец, где ничегошеньки нельзя было бы купить, а главное -- ничего нельзя было бы услышать! Звуконепроницаемый погреб с совершенно голыми стенами!