Вальтер Шелленберг - Лабиринт

Я был несколько удивлен таким проявлением заботы. Однако я понимал, что в основе ее лежат не столко человеческие чувства, сколько чисто практические соображения.

Ранним утром 21 октября мы уже ехали в направлении голландской границы. День был хмуры и дождливый. Мой коллега сидел за рулем, в то время, как я, расположившись позади него, сразу же погрузился в размышления. Я никак не мог подавить в себе чувства беспокойства, главным образом из-за того, что у меня не было возможности поговорить с F479, и по мере того, как мы все ближе подъезжали к границе, это чувтсво неуверенности возрастало.

С формальностями на германской границе мы разделались легко и быстро. Голландцы, однако, оказались более назойливыми, они настаивали на тщательном досмотре. Но в конце концов нас пропустили без особых проблем.

Когда мы прибыли в Зютфен, в назначенном месте встречи нас уже ждал большой "Бюик". Человек, сидевший за рулем, представился, как капитан Бест, сотрудник британской разведки. После короткого обмена любезностями, я сел в машину позади него, и мы поехали. Мой коллега следовал за нами в моей машине.

Капитан Бест, который, между прочим, тоже носил монокль, великолепно говорил по-немецки, и очень скоро между нами установились дружеские отношения. Наш общий интерес к музыке капитан, по-видимому , был очень хорошим скрипачом, помог растопить лед. Разговор с ним был настолько приятным, что через некоторое время я почувствовал - что еще немного, я и забуду о цели своего путешествия. Но если внешне я, может, и выглядел совершенно спокойным, то внутренне я напряженно ждал, когда капитан Бест начнет разговор о деле, ради которого мы, собственно, и встретились. Но, видимо, он не хотел этого делать, пока мы не приедем в Арнем, где к нам должны были присоединиться его коллеги - майор Стивенс и лейтенант Коппенс. Когда мы прибыли туда, они сели в машину, и мы двинулись дальше. Разговор шел в то время, как "Бюик" мчался пот голландской сельской местности.

По-видимому, они безоговорочно признали во мне представителя сильной оппозиционной группы из высших кругов германской армии. Я сообщил им, что возглавляет эту группу немецкий генерал, но но что я не уполномочен анзывать его имя на этой стадии переговоров.Наша цель - насильтственное смещение Гитлера и установление нового режима. Моя задача на этих переговорах - прозондировать отношение британского правительства к новому правительству, контролируемому германской армией и узнать, есть ли у них желание заключить секретное соглашение с нашей группой, итогом которого станет мирный договор сразу же после нашего прихода к власти.

Британские офицеры заверили меня, что правительство Его Величества определенно заинтересовано в нашем предприятии, и что их правительство придает огромное значение предотвращению дальнейшего распространения войны и дотижению мира. Они будут приветствовать устранение Гитлера и его режима. Они преложили нам всю помощь и поддержку, которая в пределах их возможностей. Что же касается политических обязательств и соглашений, то в этот момент они не были уполномочены на такие шаги. Однако, если будет возможным присутствие на нашей следующей встрече руководителя нашей группы или любого другого германского генерала, то они уверены в том, что смогут предложить нам более предметное заявление со стороны правительства Его Величества. Они заверили меня, что в любой момент могут связаться с Форны Оффис и с Дацнинг Стрит.

Было совершенно ясно, что я определенно вошел в доверие к британским офицерам. Мы договорились вернуться к нашему разговору 30 октября в центральном бюро британской разведки в Гааге. Я пообещал, что на этот раз приеду туда первым, чтобы встретить их, и после совместной трапезы, мы расстались в самых дружеских отношениях. Дорога назад и пересечение границы прошли без особых приключений.

Как только я прибыл в Дюссельдорф, я сразу же позвонил в Берлин, чтобы должить о своем возвращении. Мне велели немедленно явиться самому для личного отчета и обсуждения дальнейших шагов.

Я прибыл в Берлин уже вечером и после обсуждения , которое продолжалось до поздней ночи, было решено полностью возложить на меня разработку плана дальнейшего ведения переговоров. Мне была также предоставлена свобода действий в выборе подходящих сотрудников.

В течение нескольких последующих дней я разрабатывал свои планы. Я привык проводить большую часть своего свободного времени в атмосфере мира и спокойствия, которая царила в доме моего лучшего друга - Макса де Криниса, профессора Берлинского университета и заведующегопсихиатрическим отделением знаменитой клинике Шарите. Это был удивительно милый и культурный хозяин дома, и многие годы меня принимали там, как сына. У меня была там своя собственная комната, и я мог приходить и уходить, когда мне удобно.

В тот день, когда я разрабатывал свои планы, в мою комнату вошел де Кринис и настоял на том, чтобыя отправился с ним на прогулку верхом - свежий воздух прояснит мою голову. Мы бодро скакали легким галопом, когда мне в голову внезапно пришла идея. Я рассказал де кринису об операции в Голландиии спросил, не сможет ли он поехать со мной в Гаагу. Де Кринис, который был полковником медицинской службы германской армии, родился в Граце, в Австрии и был значительно старше меня. Элегантный, величественный, выссоко культурный и интеллегентный человек, он идеально подходил для роли, которую я придумал для него, а его легкий австрийскй акцент сделал бы эту роль еще более убедительной. Я решил, что н аследующей нашей встрече с англичанами представлю его, как "правую руку" руководителя нашей оппозиционной группы. Де Кринис с готовностью согласился поехать со мной, и в соответствии с существующим порядком мой план был одобрен центральным ведомством.

29 октября де Кринис, я и агент, сопровождавший меня на первую встречу, выехали из Берлина В Дюссельдорф, где мы провели ночь в последних приготовлениях. Я решил, что оставшуюся часть путешествия мы не будем говрить о нашей миссии, так что это был наш последний инструктаж.

Мы договорились с де Кринисом о системе знаков, с помощью которых я мог бы общаться с ним во время разговора с британцами: если я вынимаю свой монокль левой рукой, это означает, что он должен немедленно замолчать и предоставить мне вести дальнейший разговор; если я вынимаю его правой рукой, это означает, что мне нужна его поддержка. Знаком немедленного прекращения разговора должны стать мои слова о том, что у меня болит голова.

Перед отъездом я внимательно просмотрел багаж де Криниса. На этот раз у нас не было никаких проблем при пересечении границы.

Приехав в Арнем, мы направились к перекрестку, на котором в полдень должны были встретиться с нашими английскими друзьями. Когда мы прибыли на место без двух минут двенадцать, их еще не было. Прошло полчаса без всяких происшествий, пока мы медленно ездили вверх и вниз по улице, полчаса превратились в три четверти часа.Наша нервозность нарастала с каждой минутой, но по-прежнему ничего не происходило. Де Кринис, не привыкший к такого рода ситуациям, конечно же нервничал больше остальных, и я старался успокоить его.