Уильям Сароян - Приключения Весли Джексона

Отец уже давно посылал мне деньги каждую неделю, а на этот раз по случаю моей женитьбы, прислал сразу крупную сумму. Я открыл на имя Джиль текущий счет в банке и заставил ее купить себе белья и одежды, сколько можно было получить по ее талонам.

Мы с писателем просиживали целые дни в нашей конторе и болтали обо всем на свете. Раз в три-четыре дня он заставлял меня написать рассказ, и я писал, а он читал и давал свою оценку. Он утверждал, что я пишу все лучше с каждым днем. С Виктором Тоска мы тоже частенько посиживали и рассуждали о нашем житье-бытье, о том, какие мы с ним счастливые, что у нас такие прелестные жены и у каждого скоро будет наследник; если бог пошлет - то сын; но если и дочь - все равно; я так любил мою Джиль, что иногда даже сомневался, а не лучше ли вместо сына маленькую девчурку, похожую на мать, и все-таки я надеялся, что это будет сын. И Джо Фоксхолл всегда был тут же и все сетовал, что вот мы все женаты, а он нет.

Чудесные деньки шли один за другим, и мы с Джиль были так счастливы, что нам просто не верилось, что это правда. Приду, бывало, домой, а она сидит на кухне и плачет, как дурочка. Я спрашиваю, что это с ней, а она мне говорит:

- Никогда мне и не снилось, что я могу быть так счастлива. Никогда не думала, что можно так полюбить человека, как я тебя люблю, но, когда я вижу тебя, я чувствую, что ты меня любишь еще больше, и от этого я делаюсь такой счастливой - кажется, что все это мне снится. Живу, как во сне, - а вот мама... Ну какое счастье она, бедная, видела в жизни?

Я сказал Джиль, чтобы она взяла из банка двадцать пять фунтов и съездила навестить мать, но она все не решалась. Я уговаривал ее целую неделю, пока она наконец не согласилась. Я знал, что ее мать будет очень счастлива, если она приедет, а я хотел, чтобы все, кого мы знаем, были счастливы. Да и самой Джиль, конечно, приятно побывать у своих. Я ей сказал, что, когда мне перепадут какие-нибудь деньги, я пошлю их ее матери. А пока, сказал я, я буду посылать ей через банк, скажем, пять фунтов в неделю. Это немного, но для ее матери кое-что будет значить. Так я и сделал. Когда Джиль вернулась из первой поездки к родным, она мне рассказала, как была счастлива ее мать, и как гордилась своей дочкой, и как обрадовалась, узнав, что Джиль ждет ребенка. До чего же был счастлив я сам, услышав все это. Я сказал Джиль, чтобы она навещала мать хотя бы раз в две недели. И каждый раз, побывав у матери, она казалась еще счастливее.

Говорят, что семейное счастье - конец всему. Говорят, когда парень женится на девушке - это уже все, конец. Но вы не верьте этому, это не так, это вовсе не конец, а только начало; ничто не начинается до тех пор, пока парень не женится на девушке, пока она не забеременеет и не станет расцветать с каждым днем, пока сердце парня не наполнится до краев любовью к ней, и к жизни внутри нее, и ко всему окружающему. Это только начало, а вовсе не конец. Когда парень и девушка принадлежат друг другу, когда они составляют одно, только тогда и начинается настоящая жизнь, и нет ей конца и края; и, естественно, здесь не может быть никакого конца, раз они вместе и составляют одно, ибо это в природе вещей, в этом вся суть, весь шум из-за этого; это смерть получила коленкой под зад, это жизнь несется, хлопая крыльями; рождество наступило, рай на земле, все поет и танцует, речка смеется, океан разливается счастьем, ветер встречает всех поцелуями, небо раскрыло объятья, деревья пляшут от радости, камень протяжно гудит, ночь уходит с ласковым шепотом - ясный день наступает.

Если найдутся люди, которые вам скажут, что семейное счастье - это конец, если скажут, что от него тупеют, что ничего хорошего оно не дает - ни силы, ни знания, - не верьте им: они не изведали счастья. Если они вам скажут: поцелуи - удел дураков, - отвечайте: это ложь. Если они вам скажут: обожание - удел глупцов, - назовите их сукиными детьми и скажите, что они лгут. Они вам скажут: нежность - это слабость, - а вы ответьте: вы не мужчины. Они вам скажут: боль выше наслаждения, - отвечайте: нет, как раз наоборот. Хорошее - это начало. Плохое - это еще не конец, это просто помеха. Все истинное бессмертно. Ничто так не истинно, как любовь. Виктор Тоска знал это. Джо Фоксхол - тоже. Любовь - это вершина всего. Это высшая величина: одна и единственная. Это три, семь, девять, одиннадцать и все остальные величины, слитые вместе в одно чудесное целое. Любите бога. Любите жену свою. Любите сына своего. Любите ближнего своего. Любите врага своего этого сукина сына, - любите, чтобы там ни было. Дайте бедняге возможность исправиться - любите его.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Весли и Джиль встречают святого на Фицрой-сквер

Как-то утром в воскресенье мы с Джиль пошли погулять. Дойдя до Фицрой-сквер, мы увидели какого-то человека в длинном сюртуке, который стоял посреди улицы и проповедовал. Это был человек среднего роста, лет пятидесяти пяти, с крупной седой головой. Одежда на нем была рваная, на голове - старая потрепанная шляпа, которую он то и дело снимал. Еще не видя его, мы услышали его голос и поняли, что это святой. Я никогда не слышал такого волнующего голоса. Никогда не слышал такого великолепного сочетания благородного гнева с мягкостью и задушевностью. Джиль испугалась этого человека, да и я боялся подходить к нему слишком близко. Не то чтобы мы приняли его за сумасшедшего, хотя это было нетрудно, - нет, просто его гнев был так величествен, что казалось, он не был жителем нашей ничтожной планеты, а лишь случайно забрел к нам, на эти улицы, из иного, лучшего мира, и он ужаснулся при виде нашей жалкой жизни - ее низости, жадности, мелочных дрязг, убого тщеславия. Он был так громогласен, словно лучшим его другом был не кто иной, как сам господь бог. Голос его покорял сердца.

Ну что ж, Лондон есть Лондон, в нем полно всяких странных и удивительных людей. Я взял Джиль под руку, мы остановились шагах в двадцати от этого человека и стали слушать. Люди пробуждались от воскресного сна, поднимались с постели, подходили к окнам, бросали взгляд на проповедника и возвращались к своим делам.

Время от времени он прерывал свою речь и запевал какой-нибудь псалом. Потом снова гремел на всю улицу:

- Вставайте, жители вероломного мира! Вставайте, павшие духом, и исцелитесь! Потом пел несколько строк из другой, пришедшей ему в голову песни:

О сын лучезарный рассветшего утра!

Погрязшим во мгле протяни свою длань!

И снова восклицал громогласно:

- Восстаньте ото сна! Пробудитесь! Встречайте благодатное утро! Зачем выбирать стезю смерти, когда стезя жизни от тебя в двух шагах! Вставайте вы, мертвые, - вставайте и возродитесь!

И опять пел:

Во славу божью хор звенит,

И громок общий глас.

Пускай на разных языках,

Но песнь одна у нас.