Ганс Носсак - Дело д'Артеза

Так вот, когда протоколист в нерешительности останавливается перед одним из ресторанчиков или погребков, дверь распахивается и какое-то мгновение улочка звенит от голосов и запущенного во всю мощь проигрывателя. А из дверей, спотыкаясь, вываливается субъект, явно хвативший лишку.

Преступность во Франкфурте чрезвычайно высока, это известно каждому. Поэтому протоколист спешит отступить в сторонку, чтобы не попасть под руку разбушевавшемуся пьянице Но увы, безуспешно! Незнакомец узнает протоколиста и принимается честить его по всей форме, да еще и на франкфуртском диалекте.

- Ага, вас-то я и поджидал, хлыщ паскудный. И передайте вашему хреновому шефу, уж если желает меня контролировать, пусть пришлет кого понимающего, а не этакого шута горохового, которого за сто метров против ветра узнаешь. Ну а если ему что не так, пусть сделает одолжение и свою дерьмовую работенку сам выполняет, пусть-ка всю ночь, глаз не смыкая, торчит на чердаке. Полюбуюсь я на его насморк. Передайте ему это от моего имени, чтоб вас... чтоб вас... - кричит он вслед протоколисту, которому, увы, и прошмыгнуть-то в один из пассажей, ведущих к Гроссе-Бокенхеймерштрассе, не удается, ибо они давным-давно закрыты решетками на ночь. - И этакий фрукт в университете учился, диплом получил. Совести нет, чтоб вас... чтоб вас... - слышит за своей спиной протоколист.

Постыдное завершение постыдного воскресного дня. За которым следует бессонная ночь.

Кто нынче в силах выдержать еще и бессонные ночи? Служба государственной безопасности не слишком ценит эти усилия, она рекомендует снотворное.

У протоколиста не нашлось снотворного. И он попытался доказать, что способен с достоинством выдержать благодеяние первой бессонной ночи.

10

И все же протоколисту пришлось еще раз возвратиться к прежней деятельности, хоть и ради Эдит.

Утром он позвонил своему бывшему коллеге из другого отдела и спросил, не могут ли они встретиться в обеденный перерыв.

Человек этот, кстати сказать по фамилии Майер, имел дело не столько с политикой, сколько с торговлей наркотиками. Но так как торговля наркотиками располагает превосходно функционирующей международной организацией, достаточно часто вторгавшейся в политику, то служба государственной безопасности считала своей обязанностью держать под наблюдением и эту область.

Протоколист попросил господина Майера не распространяться об их свидании, почему тот и предположил, что увольнение протоколиста всего-навсего искусно разыгранная комедия, чтобы ввести в заблуждение каких-то подозрительных лиц. Протоколист просил господина Майера справиться, не сохранились ли документы об аресте д'Артеза в 1941 году. Тот сразу же припомнил это имя.

- Был, кажется, запрос из Парижа. Я видел циркулярное письмо. Хотя в связи с наркотиками это имя у нас не проходило.

Протоколист пояснил ему, что речь идет не о недавно убитом в Париже человеке, а об известном немецком артисте, миме, пользующемся этим псевдонимом, настоящее его имя - Эрнст Наземан, он родственник владельцев фирмы "Наней". Господин Глачке интересуется этим делом из политических соображений.

- Да на кой пес твоему Глачке старый хлам нацистских времен? - удивился господин Майер.

- Арест более чем двадцатилетней давности позволит, быть может, судить о личности этого человека и его нынешней деятельности. Мы блуждаем в потемках, да еще с оглядкой на фирму "Наней".

- Так этот тип марксист?

- Напротив, господин Глачке предполагает правоэкстремистские связи. Между нами, я считаю, что тут какая-то ошибка. Но циркулярное письмо позволяет тебе по меньшей мере навести справки, не упоминались ли как основание для ареста наркотики. Такое и в те времена случалось. Фирма "Наней" была предприятием оборонного значения, как тогда называлось, и компрометировать ее гестапо наверняка не собиралось. Вероятно, можно установить также, кем был сделан донос.

- Донос! - презрительно воскликнул господин Майер. - Да кто ж выдает так называемых доносчиков!

Однако намек на наркотики воодушевил Майера. Он даже поблагодарил протоколиста, который со своей стороны просил его держать дело в строгой тайне и ни единым словом не обмолвиться о нем в Управлении, чем лишь подстегнул рвение господина Майера.

Сразу же после разговора протоколист стал изводить себя упреками за то, что подобным образом вновь установил связь с Управлением безопасности, а в особенности за то, что возвел на отца Эдит новые подозрения. К счастью, все его хлопоты ни к чему не привели. Документов по этому делу, относящихся к 1941-1942 годам, больше не существовало. Не удалось обнаружить их и в досье так называемых переговоров по возмещению ущерба после войны. Различными официальными учреждениями и тайными полициями было документально подтверждено, что Эрнст Наземан вновь объявился в конце июля 1945 года. Этим случаем тогда занимались весьма усердно.

В конце июля 1945 года патруль американской военной полиции задержал в Берлине человека в изодранной одежде, вконец изможденного и ослабевшего. Он едва ли протащился бы еще с десяток шагов. На симуляцию состояние это не походило. Человек, по всей видимости, не имел крова, хотя и утверждал, что разыскивает свою квартиру, которую до сих пор найти не может. Как отмечено в документах, показания он давал на довольно чистом английском языке с оксфордским произношением, что, естественно, возбудило особое подозрение. В комендатуре человек рассказал, что идет из концентрационного лагеря, а так много времени ему потребовалось, потому что добирался он до Берлина через советскую зону оккупации. Он назвался д'Артез, он же Эрнст Наземан, да, именно в такой последовательности, а не Эрнст Наземан, он же д'Артез. И указал профессию - артист. Бумаг никаких при нем не имелось.

Ввиду того что здоровье задержанного внушало серьезные опасения, американская администрация поместила его первым долгом в тюремный лазарет.

Три месяца, прошедшие между ликвидацией концлагерей и появлением д'Артеза в Берлине, в документах ни единым словом не упоминались. Американцев это, видимо, и не интересовало, что, впрочем, вполне понятно. В ту пору подобные факты, когда человек, преодолев долгий, немыслимо тяжкий путь, внезапно вновь объявлялся, встречались сплошь и рядом.

Власти интересовались единственно опознанием личности бездомного. Требовалось установить, не был ли он функционером нацистской партии, пытающимся под чужим именем избежать правосудия. Кроме того, уже в ту пору тщательно проверяли, не заслан ли данный субъект как советский шпион.

Личность д'Артеза, или Эрнста Наземана, была установлена относительно быстро и без каких-либо трудностей. В документах сохранились имена более двадцати свидетелей, стоящих вне всяких подозрений, которые опознали его с первого же взгляда, среди них старый привратник театрального училища, прежние соседи, лавочники и один из бывших заключенных концлагеря. Имя Сибиллы Вустер, давнишней коллеги д'Артеза по театру, также встречалось в этих бумагах.