Арсен Коцоев - Саломи

Ему даже не хватило четвертной расплатиться по счету, и он одолжил ее под расписку у самого хозяина ресторана. А сегодня еще как назло и за номер гостиницы надо платить не меньше двадцатки.

Ну, предположим, и здесь дело обойдется распиской, но ведь у него все равно ничего не останется на обратный путь.

Крепко призадумался князь.

Взлохмаченный, неумытый, ходит он из угла в угол и все размышляет да размышляет. «Нет, это не жизнь! — заключает наконец Леуан. — Ни разу не пожил я еще в Тифлисе в свое удовольствие, а осталась только половина отцовских земель. Нет! Распродавать и закладывать землю — это последнее дело. Лучше поднять арендную плату! Пусть осетины платят по-моему, если хотят жить на моей земле! А разве могут они не заплатить? Куда им податься? Ведь земля повсюду в руках алдаров, помещиков, князей! Кто же им даст землю задаром?»

Рассуждая так сам с собой, Леуан долго слонялся по номеру.

— Решено! — заявил он вслух. — Поеду и ровно втрое увеличу арендную плату. И так я слишком много прощал этим осетинам. Хватит! Разжирели они, а все только и слышишь: «Бедные мы, несчастные мы». Хватит! Еду!

Что было делать?

Пришлось побороть свою высокородную княжескую гордость и на этот раз снова усесться в вагон третьего класса.

Вокруг него — князя Леуана — серое мужичье!

От соседей пахнет не вином, а по́том.

Слава богу, что ехать недалеко, а то прямо задохнешься!

«Чем ехать в одном вагоне с этим народом, лучше пешком идти!» — думает князь.

Наконец-то доехали.

Сейчас Леуан мечтал только об одном: чтобы на станции никто из знакомых не увидел, в каком вагоне он прибыл.

Не тут-то было!

Как нарочно, около вагона околачивается свирский алдар Росеб.

Леуан покраснел до ушей.

После взаимных пышных приветствий Росеб, нисколько не смущаясь, заявил:

— Порой неплохо поехать и в третьем классе! Все лучше, чем топать пешему!

Леуан, подумав, что Росеб говорит это, чтобы обидеть, оскорбить его, уже намерен был вознегодовать, но Росеб спокойно продолжал:

— Не сердись, Леуан! И со мной не раз это бывало… Что делать, когда прокутишь все наличные? Ведь не пешком же шагать, в самом деле?

— Сами мы виноваты, Росеб, — ответил ему мигом успокоившийся Леуан. — Избаловали своих мужиков. Пользуются нашей землей все равно что даром, да еще за аренду с них никогда вовремя не соберешь… Ну, этому больше не бывать! Приеду домой и тотчас же втрое подыму плату за землю…

— Не заплатят! — возразил ему весьма заинтересовавшийся планом Леуана Росеб. — Сразу втрое — много! Вот если вдвое — это пока будет в самый раз…

— Не заплатят, говоришь? А земля-то? Чья она? Моя или не моя? Моя! Так вот я и возьму за нее сколько захочу! Кому дорого — тот пусть идет куда глаза глядят! Нет, Росеб! Нечего слушать их вытье! Я решил больше не знать никакой жалости! Из глотки вытяну, что мне причитается! Ты еще услышишь, как я скручу их в бараний рог! Пойдем, дружище! В карманах у меня сегодня хоть шаром покати, так выпьем же за твой счет по бокалу-другому… Поверь, еле-еле на дорогу хватило… Да и то, вспомнить стыдно, — в третьем классе…

И они отправились в станционный буфет.

По княжескому приказу стражники, служившие у Леуана, мигом обскакали все селения, расположенные на еще не распроданных землях, и объявили крестьянам:

— Плата за землю увеличивается втрое. Кто не согласен арендовать за такую плату, может убираться куда хочет, не позже, чем через две недели. Кто останется, должен подписать новый контракт с князем Леуаном…

Во всех девяти селениях нашелся только один-единственный крестьянин, отважившийся вместе с женой и двумя малыми детьми покинуть свою саклю.

— Оставайтесь, воля ваша, — сказал он своим односельчанам. — А я уйду. Нет больше моих сил таскать княжеское ярмо, будь же оно проклято на веки веков! Лучше уж мы все четверо помрем с голоду…

И ушел.

А все остальные согласились на новую кабалу.

Да и куда убежишь?

Всюду князья, всюду алдары — кто знает, какой хуже?

Но и те, кто покорно согласился платить князю втрое против прежнего, скоро поняли, что долго им так не выдержать.

Трижды пытались приказчики и стражники Леуана собрать деньги, но ничего, решительно ничего у них не вышло. Крестьяне еле-еле могли рассчитаться с князем по прежней цене. А сейчас она выросла втрое.

Как же им выполнить подписанный контракт?

Леуан из себя выходил от бессильной злобы.

За какие-нибудь полгода накопилось столько долгов, что их не погасить всем крестьянским добром вместе взятым.

А Леуану нужно было все больше и больше денег.

А что ж ему оставалось делать?

Прибегнуть к неумолимым царским законам!

И суд, разумеется, постановил взыскать недоимку с крестьян-должников с помощью судебного пристава.

Медленно опускались вечерние сумерки.

Стоял тихий теплый вечер.

Ущербленный месяц со своей недосягаемой высоты смотрел на аул Закор, на горы, холмы и ложбины вокруг него.

Крестьяне после тяжелой дневной работы собирались на нихасах, лежали на плоских крышах своих убогих саклей.

— Смотрите! — закричал какой-то паренек. — Сколько всадников к нам скачет.

И действительно, со стороны Ахалгори несколько всадников во весь опор неслись к аулу.

Сельского старшину Лексо это неожиданное сообщение застало на нихасе.

Он не на шутку встревожился.

«Кто бы это мог быть, — подумал Лексо. — Зачем они едут в Закор? Уж не для того ли, чтобы разобраться в моих делишках? О, тогда будет плохо! Врагов у меня в ауле полным-полно, и все взятки и вымогательства мгновенно выйдут наружу».

Подозвал Лексо двух-трех своих закадычных друзей и помчался навстречу всадникам.

То был пристав ахалгорского суда с десятью стражниками.

Они ехали описывать имущество должников Леуана сначала в Закоре, а потом и во всех остальных селениях.

Поняли крестьяне, что пришла к ним большая беда, и смолкли веселые вечерние разговоры.

«Что же будет со мной завтра?» — думалось невольно каждому.

— Па-прра-шу дать помещение мне и моим людям! — бросил пристав старшине Лексо.

Лексо и ума не приложит, как ему быть.

Ведь во всем селении нет ни одного порядочного дома, сколько-нибудь подходящего для господина судебного пристава!

Весна-то стоит теплая, но ведь все равно даже сносного помещения и в помине нет.

Пришлось пристава и его людей поместить в школе, а коней пустили пастись в школьный сад.

Пристав вызвал к себе Лексо и строго-настрого предупредил:

— Смотри у меня! Чтоб завтра ни одна душа не смела выгонять скотину в поле. Если только кто-нибудь из должников князя попытается укрыть скот, то мне головой ответишь!

Встревожились закорцы.

Чтобы хоть как-нибудь задобрить сурового пристава, зарезали жирного быка, напекли пирогов, купили в складчину вина, добыли, конечно, и араки, и все это отправили в школу.