Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Хоть мистер Каупервуд и мой опекун, – через некоторое время заметила она, – но его финансовая деятельность для меня тайна. Меня куда больше интересуют красивые вещи, которые можно приобрести за деньги, чем то, как эти деньги добываются. – И по лицу ее скользнула улыбка.

Стэйн на мгновение придержал лошадь и, повернувшись, внимательно посмотрел на Беренис.

– Честное слово, мы с вами совершенно одинаково думаем! – воскликнул он. – Я часто задаюсь вопросом: зачем обременять себя делами, когда так любишь красоту. Подчас я даже злюсь на себя за это.

И Беренис мысленно снова сравнила Стэйна со своим энергичным и безжалостным возлюбленным. В Каупервуде – финансисте и стяжателе – любовь к искусству и красоте существовала лишь в той мере, в какой она не мешала его стремлению к власти и богатству. У Стэйна же чувство прекрасного преобладало над всем остальным; при всем том он, как и Каупервуд, был человек незаурядный, к тому же богатый. Однако у него было и еще одно: титул, знатность, а стало быть, такое положение в обществе, какого Каупервуду никогда не добиться. Беренис было тем интереснее сравнивать этих людей, что она видела, какое сильное впечатление произвела она на Стэйна. Английский аристократ – и Фрэнк Каупервуд, американский финансист, магнат городского железнодорожного транспорта!

Проезжая под нависшими ветвями деревьев на своей серой в яблоках лошади, Беренис пыталась представить себя в роли леди Стэйн. Возможно, у них даже будет сын, и он унаследует графский титул. Но тут – увы! – Беренис вспомнила о своей матери – небезызвестной Хэтти Стар из Луисвилля и о собственных, не слишком благовидных отношениях с Каупервудом, которые, того и гляди, могут стать известны, и тогда – скандал… Ведь от Эйлин можно ожидать всего, а если еще рассердить Каупервуда, бог весть, чем это может кончиться: он так неистощимо изобретателен, так мстителен. И ее недавнее волнение рассеялось, как туман при беспощадном свете дня. На миг она похолодела, осознав всю сложность своего положения. Но ее тотчас успокоили слова Стэйна:

– Разрешите сказать вам, что ваш блестящий ум и душевная чуткость не уступают вашей красоте.

И Беренис, помрачневшая было под влиянием своих мыслей, весело взмахнула рукой.

– Отчего же? Вы думаете, я не способна принять то, чего не заслуживаю?

Она интересовала Стэйна все больше и больше, и потому он склонен был думать, что отношения между Беренис и ее опекуном – самые обычные. Ведь Каупервуду, должно быть, стукнуло уже пятьдесят пять, а то и шестьдесят. А Беренис выглядит не старше восемнадцати-девятнадцати. Может быть, она его незаконная дочь. С другой стороны, вполне возможно, что ее молодость и красота пленили Каупервуда, и, осыпая мать и дочь подарками и всевозможными знаками внимания, он попросту добивается благосклонности Беренис. Наблюдая за миссис Картер, Стэйн почувствовал какое-то смутное сомнение. Она, безусловно, родная мать Беренис, они так похожи друг на друга. И все же Стэйн недоумевал. Но сейчас ему больше всего на свете хотелось увезти Беренис в Трэгесол. Как бы это сделать?

– Однако скажу вам, мисс Флеминг: вас можно поздравить с таким опекуном. На мой взгляд, он выдающийся, блестящий человек.

– Да, это верно, – ответила Беренис. – Как интересно, что вы теперь его компаньон или, кажется, собираетесь им стать.

– Кстати, – спросил Стэйн, – вы не знаете, когда мистер Каупервуд возвращается из Америки?

– Последнее письмо мы получили от него из Бостона, – ответила она. – И ему предстояла еще уйма дел в Чикаго и в других местах. Право, не знаю, когда он может вернуться.

– Когда он приедет, я, надеюсь, буду иметь счастье видеть вас всех у себя, – сказал Стэйн. – Но мы так и не договорились относительно Трэгесола. Неужели придется ждать до возвращения мистера Каупервуда?

– Думаю, что да, во всяком случае, недели три-четыре надо обождать. Мама неважно себя чувствует, и ей хочется посидеть здесь в тишине и отдохнуть.

Она ободряюще улыбнулась Стэйну и тут же подумала, что если Каупервуд вернется или даже просто если написать или телеграфировать ему, все устроится. Ей очень хотелось принять приглашение. К тому же ее дружба со Стэйном, завязавшаяся с одобрения Каупервуда, хоть и в его отсутствие, пожалуй, даже поможет ему вести дела с англичанином. Надо сейчас же написать Каупервуду.

– Но недели через три вы сможете приехать? – спросил Стэйн.

– Наверно. И я не сомневаюсь, что это будет очень приятная поездка.

Волей-неволей Стэйну пришлось сделать вид, что он в восторге от ее обещания. Эта юная красавица американка явно не нуждается ни в нем, ни в Трэгесоле, ни в его высокопоставленных знакомствах. Натура это независимая, она сама диктует свои условия, и с этим надо считаться.

Хотя Беренис была далеко не уверена, разумно ли продолжать дружбу со Стэйном, укреплению этой дружбы отчасти способствовал сам Каупервуд, который отнюдь не спешил возвращаться. Он уже сообщил – причиной тому была Лорна, – что до исхода президентских выборов не сможет вернуться в Лондон. Если же, предусмотрительно добавил он, ему придется задержаться надолго, он вызовет Беренис к себе в Нью-Йорк или в Чикаго.

Письмо это наводило на размышления, но подозрений не вызывало. И может быть, все так бы и обошлось, если б не газетная заметка, вырезанная Эйлин и дошедшая до Беренис примерно через неделю после ее разговора со Стэйном. Как-то утром, разбирая почту в своей спальне, выходившей окнами на восток, Беренис увидела белый конверт, адресованный на ее нью-йоркскую квартиру и пересланный в Прайорс-ков. В нем оказалось несколько фотографий Лорны Мэрис и газетная вырезка – заметка из светской хроники. Эта заметка гласила:

«Во всем городе только и говорят, что о всемирно известном архимиллионере и его последнем увлечении – популярной танцовщице, звезде сезона. Если верить слухам, эта история носит крайне романтический характер. Говорят, что сей джентльмен, прославившийся своими успехами на финансовом поприще в некоем городе на Среднем Западе, а также своей слабостью к молодым и красивым девушкам, встретил в одном из отдаленных городов нашей страны очаровательную представительницу балетного искусства, ныне звезду сезона, и будто бы одержал над ней мгновенную победу. Хотя сей меценат и очень богат и, как всем известно, не жалеет денег и осыпает дорогими подарками тех, кому посчастливилось привлечь его внимание, – он все же не потребовал, чтобы балерина ушла со сцены и последовала за ним в Европу, откуда сам он недавно возвратился в поисках капиталов для задуманного им предприятия. Пожалуй, наоборот: он настолько увлечен, что, по всей видимости, позволил уговорить себя остаться здесь. Европа зовет его, но он отложил завершение крупнейшего в своей жизни финансового начинания, чтобы всласть понежиться в лучах недавно открытого им светила. Напрасно франты в шелковых цилиндрах толпятся у артистических подъездов, – частный автомобиль уносит предмет их поклонения к таким радостям и восторгам, о которых мы можем лишь догадываться. Во всех клубах, ресторанах, барах только и разговоров, что об этом романе. Чем он может кончиться – предугадать, разумеется, невозможно. Несомненно одно: Европу нельзя заставить ждать до бесконечности. Пришел, увидел, победил!»