Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Тут, очевидно, дело куда серьезнее, чем простой обморок, – сказал он потом Стэйну.

На следующее утро Каупервуд проснулся в покоях Стэйна в полном одиночестве, если не считать необычайно почтительных слуг, иногда заходивших в комнату; и тут он попытался восстановить в памяти тревожную последовательность всего, что так внезапно произошло с ним накануне. Он был поражен и даже напуган тем, что именно теперь, когда он уже перестал было опасаться за свое здоровье, болезнь вдруг снова дала о себе знать.

Неужели правда, что эта роковая Брайтова болезнь избрала его своей жертвой? Когда его смотрел доктор Мидлтон, Каупервуд еще не настолько пришел в себя, чтобы расспросить о причине, вызвавшей обморок. Как же это было? Сначала он почувствовал, что ему не хватает дыхания, потом страшная слабость во всем теле – и он упал. В чем же все-таки причина – в болезни почек, о которой говорил ему доктор Уэйн, или просто он слишком много ел и выпил слишком много шампанского? Ведь доктор строго-настрого наказывал ему ничего не пить, кроме воды, и быть очень умеренным в пище.

Чтобы выяснить, что же с ним на самом деле и чего ему ждать, Каупервуд решил попросить Беренис дать знать в Нью-Йорк его старому приятелю и личному врачу – доктору Джефферсону Джеймсу: пусть немедленно приедет в Лондон. Это преданный друг, каждому его слову можно верить – уж он-то сумеет установить, что у него за болезнь.

Пока Каупервуд не торопясь, спокойно обдумывал свое положение, в дверь постучали и вошел лорд Стэйн – он был весел, любезен и всячески старался ободрить больного.

– Вот вы какой! – воскликнул он. – Смотрите, до чего вас довели красивые девушки и шампанское! Подумать только! И не стыдно вам?

Каупервуд широко улыбнулся.

– Кстати, – продолжал Стэйн, – мне приказано подвергнуть вас суровому наказанию по крайней мере на двадцать четыре часа. Никакого шампанского – только вода! Никакой икры, ни единого зернышка, – только тоненький ломтик говядины, опять же с водой! Ну уж если совсем соберетесь падать в обморок, пожалуй, дадим вам чашку жидкой кашицы и, конечно, еще водички!

Каупервуд сел в постели.

– Да это верх жестокости! – воскликнул он. – Но быть может, вы согласитесь разделить со мной воду и кашицу? А пока мы будем кутить, вы могли бы под большим секретом поведать мне, что вам сказал доктор Мидлтон.

– Видите ли, – ответил Стэйн, – он сказал, что вы забываете о своем возрасте и что шампанское и икра вам абсолютно противопоказаны. И танцы до утра – тоже. Вот вы и поскользнулись на моем чересчур натертом бальном паркете. Теперь вам предстоит принять доктора Мидлтона, который намерен посмотреть, как вы себя чувствуете. Впрочем, ничего серьезного он не находит – просто переутомление, которого впредь вы, конечно, без труда можете избежать. Еще позвольте сообщить вам, что ваша очаровательная сиделка любезно приняла мое предложение остаться здесь на ночь и скоро сойдет вниз. Нечего и говорить, что, независимо от заключения доктора Мидлтона, и она, и я очень обеспокоены…

– Ничего страшного со мной не произошло, – решительно заявил Каупервуд. – Я уже не мальчик, конечно, но еще далеко не дряхлая развалина. Что касается дел, то в случае затруднений я в любое время к вашим услугам. А в силах ли я вести дела – об этом вы можете судить хотя бы по результатам, которых нам удалось достичь.

В его тоне был едва уловимый упрек, и Стэйн заметил это.

– Результаты потрясающие, – сказал он. – Можно только восхищаться человеком, который пришел к нам с таким предложением, как вы, и еще сумел раздобыть двадцать пять миллионов долларов у американских вкладчиков. Я рад выразить вам свою признательность и признательность наших акционеров за ваши труды. Беда только в том, мистер Каупервуд, что вся затея лежит на ваших широких американских плечах и зависит от вашего здоровья и сил. Вот в чем суть.

Тут раздался стук в дверь, и в комнату вошла Беренис. Завязалась легкая, непринужденная беседа, и Стэйн предложил обоим погостить у него подольше – неделю, месяц, сколько угодно. Но Каупервуд, ощущая потребность в уединении и покое, настаивал на скорейшем отъезде. Когда Стэйн ушел, он сказал Беренис:

– Я вовсе не так уж плохо себя чувствую, дорогая. Не в этом дело. Просто я хочу избежать лишней шумихи, поэтому хорошо бы уехать отсюда поскорее и, если можно, в Прайорс-ков, а не в гостиницу. Ты не поговоришь с лордом Стэйном, чтобы мы еще утром могли уехать?

– Конечно, милый, раз ты этого хочешь, – ответила Беренис. – И мне будет спокойнее, если ты будешь подле меня.

– И еще одна просьба, Беви, – продолжал Каупервуд. – Скажи Джемисону, пусть телеграфирует в Нью-Йорк доктору Джефферсону Джеймсу. Это мой давнишний врач и старый друг. Попроси его приехать в Лондон, если он может. Передай Джемисону, что это конфиденциально и должно быть зашифровано. Он может послать телеграмму на адрес Нью-Йоркского медицинского общества.

– Значит, ты и сам чувствуешь, что с тобой что-то неладно?

В ее голосе слышалась тревога.

– Нет! Не так уж плохо, вообще говоря, но ты же видишь: я до сих пор не знаю, что со мной. Ведь я свалился так внезапно, что всякое можно подумать. Как бы не переполошились мои акционеры и вкладчики! А может быть, просто я вчера съел и выпил лишнее. Но мне никогда еще не было так худо. Потому-то я и хочу повидать Джефферсона. Он уж выяснит, в чем дело, и скажет мне правду.

– Фрэнк, – перебила Беренис, – а ведь ты так и не рассказал мне, что сказал тебе в последний раз доктор Уэйн. Какой диагноз поставили специалисты?

– Видишь ли, Уэйн сказал, что боли могли быть вызваны Брайтовой болезнью, только он не уверен, потому что Брайтова болезнь бывает либо хроническая, либо острая. А у меня ни то, ни другое. Он сказал, что надо подождать и посмотреть, не появятся ли какие-то более определенные симптомы, а уж тогда специалисты сумеют поставить правильный диагноз.

– Ну, если так, доктор Джеймс непременно должен приехать! Я скажу Джемисону, чтобы он завтра же послал телеграмму. И скорее поедем в Прайорс-ков – это для тебя самое подходящее место. Ты будешь жить там, пока доктор Джеймс не признает, что ты поправился.

Она подошла к окну, спустила штору и вышла, наказав Каупервуду лежать тихо и постараться уснуть, пока она будет готовиться к отъезду. И все время ее мучила мысль: чем это кончится для Фрэнка? Она старалась казаться спокойной, но не могла подавить внутренней дрожи.

– Совершенно правильно, – заметил Стэйн, когда Беренис сообщила ему, что они решили ехать в Прайорс-ков. – Я уверен, мистеру Каупервуду там будет лучше. На меня Прайорс-ков всегда действовал целительно. К тому же там ваша матушка, и она поможет вам. С вашего разрешения утром я сам отвезу вас. Я высоко ценю мистера Каупервуда, и мой долг – сделать все от меня зависящее, чтобы ему было удобно и чтоб он мог скорее поправиться.