Жан Жене - Влюбленный пленник [litres]

– А сюда приезжала Клеопатра, – ответил он мне по-немецки.

– Когда?

– Два года назад, когда снимали «Антония и Клеопатру» с Лиз Тейлор.

В Антиохии в отелях не было свободных мест. В последнем, в самом дорогом, я сидел в холле, дожидаясь кофе по-турецки. Араб в длинном балахоне с капюшоном, который называется галабея, попытался заговорить со мной на нескольких языках: английском, испанском, греческом, турецком… На очень плохом английском я ответил, что ни один из этих языков не знаю, а он, обратившись к управляющему по-арабски, сказал ему, что я француз и говорю только на родном языке.

– Если разговор не слишком трудный, я могу объясниться по-арабски.

Мы находились в той части Турции, что неподалеку от нынешней Сирии, в Вилайете Антиохия, где говорят и по-турецки, и по-арабски. Мой сосед саудовец оказался торговцем зерном и изюмом. Он сказал мне, что в его комнате две кровати, но он занимает только одну. Если я хочу, то могу спать во второй. Вещей у меня с собой почти не было, я предложил сразу же оплатить комнату за два дня. Саудовец рассердился. Он был рад поговорить с французом, способным произнести несколько слов по-арабски. Он пригласил меня в Эр-Рияд.

– А что вы собираетесь делать в Антиохии?

Поначалу мой вопрос его рассмешил, и он ответил:

– Вы едете в Алжир, чтобы посмотреть на бывшую французскую колонию? В детстве я немного учил турецкий, когда Османская империя оккупировала то, что сегодня называется Королевством Саудовская Аравия. Но так получилось, что у меня есть родственники-арабы из моего племени. Я очень рад снова их повидать.

– Они сюда эмигрировали?

Он рассмеялся еще громче:

– Да нет! Просто наше племя в свое время разделилось на пять частей. Мы были кочевниками, как и все. Многие остались в Аравии, кто-то перебрался в Трансиорданию – Иордании тогда еще не было – третьи остались в Ираке, четвертые в Сирии, а кто-то из моих родственников обосновался в Александреттском санджаке, который в 1937 году возвратили Турции. Мои родственники владели большими вишневыми садами, чтобы их сохранить, они выучили турецкий.

В самой Антиохии, насколько я помню, не нашлось ничего особо примечательного, кроме пещерной церкви Святого Петра. Большую часть времени я проводил с саудовским торговцем. Как-то утром с притворной печалью он стал мне рассказывать о том, какой холодный – по его словам – прием оказал Никсону Чжоу Эньлай. Он узнал об этом от своих родственников, которые позвонили ему из Эр-Рияда. Я, едва одетый, находился у себя в комнате, когда он получил сообщение о встрече, которое воспринял равнодушно, как если бы ему заказали партию грецких орехов. Во всяком случае, это его никак не обеспокоило.

– Даже если Советский Союз займет место Китая, палестинцы уже поняли, что великие державы будут ими только пользоваться, никчемный подарок, бесплатное ожерелье из искусственного жемчуга, которое любезно добавляют к крупной покупке.

Судя по его изысканным манерам, морщинкам у висков и на лбу, по тому, с каким трудом он поднимался со своего молитвенного коврика, передо мной был мужчина лет шестидесяти, я еще подумал, что он достаточно опытен, чтобы осознавать последствия политических уступок.

– Сколько вам лет?

– Тридцать семь, – ответил он.

Я так и не решаюсь порвать его визитную карточку, на которой выпуклые золотые буквы имени образуют две надписи: на арабском и на английском.

Позже, в Бейруте, Абу Омар рассказал мне о приеме Никсона и Киссинджера. Всем летописям или же их отсутствию, еще более красноречивому в сравнении с рельефными выразительными летописями Запада, как пространства безмолвия, изношенные до такой степени, что сквозь них просвечивает пустота, Абу Омар предпочитал их политическое проявление, имеющее отношение к палестинцам.

– Мы уже превзошли маоизм. Мне долго казалось, что это такой фейерверк, за которым скрывается нечто, а теперь я знаю, что это за «нечто».

– И что же?

– Отрицание СССР. Во всяком случае, поначалу. А потом?

Все эти подробности: всем очевидное ослабление Пекина, пришедшая ему на смену Москва – не вызвали во мне никакого беспокойства, напротив, я обнаружил в себе то, что, очевидно, мучило меня уже давно: острый внутренний конфликт, именно с этого момента во мне зародилось осознание кораблекрушения, и вода, в которой я тонул, была черным черна. С тех пор мне будет казаться, что всё происходит под водой, под набегающими на меня волнами. Отчаявшаяся, как упавший в море человек, не умеющий плавать, палестинская революция будет барахтаться, совершая бессмысленные телодвижения, наверное, такие делал Абу Омар, когда тонул. Москва, как и Пекин, как и Вашингтон не держатся за призраки. Красная Испания оказалась никому не нужна, восставшая Греция тоже. Все, что последует в дальнейшем, будет не столько восстанием, сколько крушением, хотя надежда на освещенный выход останется незыблема.

В 1970, 1971, начале 1972 фидаины, еще очарованные Насером, даже после его смерти, были уверены, что действуют ради и во имя арабского мира, во имя Корана, как его толковали (некоторые из «Братьев Мусульман» участвовали в сопротивлении, другие, вероятно, наблюдали за ним извне). Палестинцы не подозревали, что весь мир обеспокоен этим сумасбродством. Благосклонные поначалу к борьбе фидаинов, стремящихся вернуть свои территории, многие выступили против них, даже когда Бегин назвал эти территории Иудеи и Самарии неотъемлемой частью (так выражались журналисты, дипломаты и Бегин) Земли Израильской.

Угон самолетов стал их славой и их проклятием. Я был в Бейруте, когда по распоряжению Жоржа Хабаша три самолета сели в пустыне Зарка. Я словно вновь вижу осунувшиеся от потрясения лица трех командиров НФОП, эти же сияющие лица, когда я сказал, что захват трех самолетов, один за другим посаженных в линию в пустыне под солнцем, вызвал восхищение молодых европейцев. Во всяком случае, – мысленно добавил я, – молодых европейцев, вскормленных комиксами.

Фидаины на базах, которые не следует путать с лагерями вокруг Аммана, в центре, по всей Иордании, контролировали Гор-эль-Сафи, овраг, прибрежные отвесные скалы Иордана, Израиль, весь регион Аджлуна и вообще Иорданию целиком. Хотя все мечтали о бушующем потоке, который подхватит арабские народы, никто не знал, что палестинцы отправятся из Иордании в Сирию, из Сирии в Ливан, в Тунис, в Йемен, в Судан, в Алжир через Кипр и Грецию. Никто не знал, что из великой депрессии, которая могла бы их поглотить, они выплывут, освободятся, чтобы, возможно, обрести друг друга.

Это опять Абу Омар:

– Со времен Мухаммеда Али Египетского арабский мир, за которым вы наблюдаете из Парижа, отнюдь не угнетен и не сгорблен. Мухаммед Али восстал против Османской империи и против англичан. Восстание друзов в 1925 году, которое ваш генерал Гуро подавил в Сирии, война в Алжире, марокканские восстания, тунисская революция, прогнавшая французов и итальянцев, военный переворот в Ираке 1958 года под руководством генерала Касема [102]против англичан и компании «Ирак петролиум», Насер и Каддафи положили конец правлению династии Сануситов [103]. Весь наш мир пришел в движение, желая стряхнуть с себя всех этих паразитов, но ни одна война, ни одно восстание не достигли размаха палестинской революции.