Джеймс Хэрриот - Вечное чудо жизни [litres]

Результат выглядел плачевно. Хелен вышла поглядеть, каковы успехи, как раз тогда, когда я созерцал подобие низко подвешенной веревки с хлопающим на ветру бельем: пленка почему-то полностью не закреплялась.

Тут моя супруга не выдержала. Она привалилась к стене дома, минуты две безудержно хохотала, а потом была вынуждена вернуться в дом и немножко передохнуть. Я остался в огороде, пытаясь сохранить подобие достоинства, но и у меня не было сил смотреть на парнички. Кое-как убрав их составные части в пакет, я спрятал его в гараже. Очередная катастрофа, а мои акции упали еще ниже.

Неделю спустя, вернувшись с вызова, я застал Хелен в необычном волнении – она даже слегка задыхалась.

– Джим, ты только посмотри! – сказала она, увлекая меня в гостиную, где мебель была сдвинута к стенам, чтобы освободить место для ошеломительного ковра – широкого, назойливо пестрого, толстого и бугристого.

– Что это? – спросил я.

– Ну… – Она задышала еще чаще. – Днем приходил продавец с этим прелестным ковром. Настоящий касба.

– Что-что?

– Касба. Очень редкий тип восточных ковров.

– Восточных?

– Ну да. Продавец только что из Индии и купил его на границе у воина одного местного племени.

– Граница? Местное племя? – Голова у меня пошла кругом. – О чем ты говоришь?

Хелен выпрямилась.

– По-моему, все очень просто. Нам представилась возможность купить этот прекрасный ковер. Ковер нам нужен, и это очень выгодная покупка.

– Сколько он стоит?

– Двадцать фунтов.

– Что-о?!

– Очень дешево, – сказала Хелен, розовея. – Подлинный касба. Он сказал, что настоящая его цена – сотни фунтов, но ему выпала удача познакомиться с этим воином на…

– Может быть, обойдемся без границы? – перебил я. – Ушам своим не верю! Где этот тип?

– Сейчас придет. Я сказала, что ты захочешь с ним поговорить.

– Безусловно!

Я нагнулся и пощупал касбу. Он был соткан из какого-то колючего материала. Пучочки жестких волокон впивались в пальцы, легко отделяясь от ковра. Режущий глаза узор казался волнистым из-за бугров, о которые можно было легко споткнуться. Ничего хотя бы отдаленно похожего на эту редкость я в жизни не видел. С моих губ рвались жгучие слова, но я промолчал. Слишком велик был список собственных глупостей такого рода, и я находился в очень уязвимой позиции. Сказать прямо, что ковер этот невыразимо жуткий, я не мог. Такт и осторожность!

– Хелен, – начал я мягко, – ты уверена, что он нам подходит? Погляди, он такой бугристый, что дверь не закрывается. – Я наглядно продемонстрировал этот недостаток. – И ты не находишь, что расцветка чуть ярковата?

По лицу моей жены скользнула тень сомнения.

– Ну-у… может быть, я немножко поторопилась… А вот и он!

Она ввела специалиста по коврам – человека лет сорока с симпатичным лицом, просто излучавшего способность убеждать и чаровать. Тепло улыбаясь, он потряс мою руку и вручил карточку в доказательство своих морских путешествий. Затем, сверкая белейшими зубами, он принялся восхвалять достоинства касбы. Его глаза гипнотически впивались в мои. Но, когда он добрался до воина на границе, я сумел очнуться и остановил водопад слов.

– Спасибо, спасибо, только этот ковер нам не подходит.

Продавец был поражен и никак не мог поверить, что мы готовы упустить посланную Богом удачу, но я упорствовал в своих вежливых отказах. Он был красноречив и убедителен, но по мере того, как цена снижалась, в его речи все чаще проскальзывали зловеще знакомые фразы: «Послушайте, только для вас!», и «Если уж на то пошло», и «Скажу вам откровенно». Наконец мне удалось вставить слово:

– Я помогу вам вынести его за дверь.

Явно разочаровавшись во мне, продавец скорбно наклонил голову. Коврище оказался невероятно тяжелым, и мы тащили его наружу в угрюмом молчании, усыпая свой путь разноцветными колючими волокнами.

Закрыв дверь за бывалым мореходом, говорить о нем с Хелен я не стал и вообще помалкивал об этом эпизоде и в дальнейшем. После собственных подвигов позволить себе добродетельное негодование я никак не мог. В нашей семье здравый смысл и практичность, бесспорно, воплощены в Хелен, и этот ковер остается ее единственной промашкой. Однако с тех пор, когда я опять что-нибудь вытворял, немалой поддержкой служило сознание, что и у меня есть в запасе кое-какое оружие. Ведь в крайнем случае я всегда мог бы сказать: «А подлинный касба?»

Забияка был единственным спортсменом-любителем среди знакомых мне псов.

– Давай, малый! – скомандовал Арнольд Брейтуэйт, его хозяин. – Покажи подачу Лу Хоуда.

Красавец бордер-колли лихо встал на задние лапы, а правую переднюю вскинул над головой и резко опустил, словно подав крученый мяч. Я засмеялся.

– Поразительно, Арни. Вот уж не догадывался, что он, в довершение всего, еще и теннисист.

– А как же! – Великан наклонил голову и с удовлетворенной гордостью посмотрел на своего любимца, а потом нагнулся и потрепал косматую голову. – Он у нас во всем мастак. С хозяина пример берет – во всех видах спорта разбирается. Ну а этой подаче грех было бы его не обучить, – уж кого-кого, а Лу Хоуда я знаю.

– Вы с ним знакомы?

– Знаком? Да он мой друг. Мы с ним старые товарищи. Он меня очень уважает. Лу то есть.

Я смотрел на Арни с изумлением, которое всегда охватывало меня в его присутствии. Подрядчик-строитель на покое. Вернее, так он себя называл, однако никто не видел, чтобы он когда-либо что-либо строил. Холостяк без малого семидесяти лет, грузный, но еще крепкий, он был неистовым фанатиком всех видов спорта, обладал в этой сфере поистине энциклопедическими познаниями и водил дружбу со всеми знаменитостями. Как это у него получалось, оставалось неясным, ибо из Дарроуби он отлучался редко, тем не менее почти все британские спортсмены с мировым именем числились у него в приятелях.

– Ну а теперь, малый, – объявил он своему псу, – поиграем в крикет. – Мы вышли на лужайку за домом. – Будешь ловить, понятно?

Брейтуэйт прицелился битой по мягкому мячу и, едва Забияка припал к земле, готовясь к прыжку, быстро послал мяч чуть левее пса. Тот взвился в воздух, схватил мяч на лету, отнес хозяину и занял прежнюю позицию. Новый удар правее, потом опять левее, и всякий раз Забияка ловко ловил мяч в полете.

– Уж он не уронит! – сказал Арни с довольным смешком. Он взмахнул битой. – Та самая, про которую я рассказывал. Лен Хаттон пару раз брал ее у меня перед решающими матчами. И вот что он мне тогда говорил, слово в слово: «Отличная деревяшка, Арни, отличная!»

Это я уже слышал. Легендарный Лен Хаттон, позднее сэр Леонард, в то время был капитаном английской сборной, держателем рекордов, кумиром всюду, где любят крикет, а в помешанном на крикете Йоркшире – так и вовсе верховным божеством.