Джеймс Хэрриот - Вечное чудо жизни [litres]

– Толком никто ничего не знает. Но как будто Корнелий унаследовал все семейное состояние, а его брат не получил ничего. Говорят, Юджин много попутешествовал на своем веку, жил во всяких диких странах, навидался всяких приключений, а потом все-таки вернулся в Северный Йоркшир.

– Но почему он живет в этом нелепом сооружении?

– Никто не знает. Известно только, что он своего брата знать не желает, а тот – его, и вроде бы он в своем шалаше счастлив и всем доволен. Мой отец очень его привечал, и старичок иногда захаживал на ферму пообедать и помыться. Да и теперь заходит. Но он человек гордый. Ни у кого не одалживается. И в положенные дни спускается в деревню за припасами и пенсией.

– И всегда с кошкой?

– Ага! – Эдди засмеялся. – Обязательно с кошкой.

Мы отправились в коровник начать туберкулинизацию, но все время, пока я выстригал шерсть, измерял и делал инъекцию, из памяти не шла эта странная парочка.

Три дня спустя я снова остановился у ворот фермы, куда направлялся узнать результаты туберкулинизации. Мистер Айрсон сидел в плетеном кресле на солнышке и читал, а кошечка свернулась клубком у него на коленях. Когда я вылез из машины, он вновь вежливо приподнял котелок.

– Добрый день. Чудесная погода!

– Да, превосходная!

Услышав мой голос, Эмили соскочила на траву и подошла поздороваться со мной, я почесал ее под подбородком, и она, изогнувшись и мурлыча, потерлась о мои ноги.

– Какая прелесть! – сказал я.

К неизменной вежливости старика добавилась сердечная теплота.

– Вы любите кошек?

– Очень. И всегда любил. – Я несколько раз погладил Эмили по спине, а потом шутливо потянул ее за хвост. Она задрала симпатичную мордочку, и мурлыканье достигло крещендо.

– Ну, вы понравились Эмили до чрезвычайности. Впервые вижу, чтобы она так открыто ластилась к незнакомому человеку.

Я засмеялся:

– Она понимает, как я к ней отношусь. Кошки всегда это знают. Очень мудрые животные.

Мистер Айрсон улыбнулся и кивнул.

– Но, по-моему, я вас уже видел? Какое-нибудь дело к мистеру Карлессу?

– Да. Я его ветеринар.

– А-а-а… Вот, значит, что. Так вы ветеринар и одобряете мою Эмили?

– Ну а как же? Она настоящая красавица.

Старик просто засветился от благодарной радости.

– Вы чрезвычайно добры! – Он замялся. – Может быть, мистер… э…

– Хэрриот.

– Может быть, мистер Хэрриот, вы, когда кончите свои дела у мистера Карлесса, не откажетесь выкушать со мной чашечку чая?

– С большим удовольствием. Думаю, управлюсь за час.

– Превосходно, превосходно. Так я вас жду.

Коровы Эдди прошли проверку наилучшим образом. Ни единой положительной реакции или хотя бы сомнительного случая. Я занес все данные в журнал туберкулинизации и быстро покатил назад к воротам, у которых мистер Айрсон уже ждал меня.

– Что-то прохладно для чаепития под открытым небом, – сказал он. – Так милости прошу!

Он подвел меня к юрте, откинул мешки и пригласил внутрь со старомодной учтивостью.

– Прошу, садитесь. – Он указал на потертый кожаный диванчик, который явно вступил в жизнь в качестве автомобильного сиденья, а сам опустился в плетеное кресло, которое я уже видел.

Пока он расставлял две кружки, снимал чайник с примуса и разливал чай, я оглядывал интерьер юрты. Раскладушка, битком набитый рюкзак, стопка книг, керосиновая лампа, низенький шкафчик и корзинка, в которой почивала Эмили.

– Молоко, мистер Хэрриот? Сахар? – Старик любезно наклонил голову. – Ах, так вы пьете без сахара? Но, пожалуйста, возьмите сдобную булочку. В деревне превосходная маленькая пекарня, и я беру их только там.

Откусив кусок булочки и запив его чаем, я исподтишка посмотрел на книги. Только поэты. Блейк, Суинберн, Лонгфелло, Уитмен – все зачитанные до дыр.

– Вы любите стихи? – спросил я.

– О да! – Он улыбнулся. – Я читаю не только их: библиотечный фургон заезжает сюда каждую субботу. Но то и дело возвращаюсь к своим старым друзьям. И особенно к нему. – Он протянул мне томик, который читал, когда я подъехал к воротам: «Стихотворения Роберта У. Сервиса».

– Ваш любимый поэт?

– Да, пожалуй. Пусть Сервис и не классик, но его поэзия задевает во мне что-то очень глубокое.

Айрсон посмотрел на томик, а потом мимо меня в какие-то только ему известные дали. А вдруг он странствовал где-то на Аляске, по диким берегам Юкона… И на мгновение во мне проснулась надежда, что он расскажет что-нибудь о своем прошлом, но оказалось, что говорить ему хотелось совсем не об этом. А о своей кошечке.

– Просто поразительно, мистер Хэрриот, всю свою жизнь я прожил один и никогда не страдал от одиночества, но теперь знаю, что без Эмили чувствовал бы себя невыносимо одиноким. Смешно, не правда ли?

– Вовсе нет. Просто прежде у вас не было четвероногих друзей, верно?

– Совершенно верно. Я ведь нигде подолгу не задерживался. Животных я люблю, и порой мне хотелось завести собаку. Но о кошке я даже не помышлял. Я ведь часто слышал, что кошки никого привязанностью не дарят, что они очень самодостаточные создания и не способны любить. Вы с этим согласны?

– Разумеется, нет. Чистейший вздор. У кошек есть свои особенности, но я лечил сотни дружелюбнейших ласковых кошек, верных друзей своих хозяев.

– Рад слышать это, потому что льщу себя мыслью, что эта крошка искренне ко мне привязана. – Он поглядел на Эмили, которая к тому времени успела забраться к нему на колени, и нежно погладил ее по голове.

– Ну, это заметить нетрудно, – сказал я, и старик расплылся от удовольствия.

– Знаете, мистер Хэрриот, когда я только обосновался здесь, – он обвел рукой свое жилище так, словно мы сидели в гостиной многокомнатного особняка, – то полагал, что и дальше буду вести одинокое существование, но в один прекрасный день эта малютка вошла сюда будто к себе домой, и моя жизнь совершенно переменилась.

– Она вас усыновила. – Я засмеялся. – С кошками такое бывает. И это был счастливый день для вас.

– Да… да… Совершенно справедливо. Мне кажется, вы замечательно понимаете подобные вещи! А теперь разрешите налить еще чашечку?

Таков был мой первый визит к мистеру Айрсону в его оригинальном жилище, но далеко не последний. Всякий раз, возвращаясь с карлессовской фермы, я заглядывал за мешки и, если Юджин оказывался дома, оставался у него выпить чаю и поболтать. Говорили мы о разном: о книгах, политическом положении, естественной истории, знатоком которой он оказался, но неизменно беседа переходила на кошек. Ему хотелось досконально изучить все, что касалось ухода за ними, кормления, их привычек и болезней. Если я изнывал от желания побольше услышать о его странствованиях по белому свету, о которых он говорил мало и неопределенно, то ему хотелось знать решительно все о случаях из моей ветеринарной практики.