Джим Кокорис - Богатая жизнь

— Хм, да, — папа, напрягая шею, скованным движением повернул ко мне голову.

— Можно задать вам несколько вопросов о том, как вы выиграли в лотерею. Нам бы хотелось написать о вас и вашей семье. Наши читатели очень интересуются.

— Ваши читатели? — переспросил папа. — Знаете, мне очень жаль, но сейчас не самое подходящее время.

— Поэтому-то мы и звонили вам. Мы надеялись, что вы сможете назначить удобное для вас время. Это не займет больше часа.

Папа прочистил горло и еще раз посмотрел на меня через плечо. Мимо проехала машина, потом другая.

— Ну… Не думаю, что смогу сообщить по этому поводу что-нибудь интересное.

— О, мистер Папас! Вы же живете в осуществившейся мечте каждого американца! — сказала она. — Мы хотим узнать побольше о вашей семье, жене, о том, что вы чувствуете, выиграв такие деньги, почему так долго не приходили за выигрышем. Из этого получится замечательная статья.

— Мама всегда читала ваш журнал, — вдруг сказал я.

Репортерша взглянула на меня и улыбнулась.

— Правда? Нет, правда?

— И ей всегда хотелось попасть в него, — добавил я. Папа с недоверием посмотрел на меня. — Ей хотелось быть знаменитой.

Репортерша вынула блокнот и принялась быстро писать.

— Ладно, — прервал меня папа. — Не хотите поехать за нами к нам домой? Там мы сможем поговорить. Пожалуй, так будет лучше всего, вы согласны?

— Прекрасно, — согласилась репортерша и пошла к машине. Папа быстро вскочил в «Бьюик» и резко отъехал от обочины. — Посмотри, плотно ли затянут ремень безопасности, — спросил он. За всю свою жизнь я никогда не видел, чтобы папа делал что-то быстро. Этот внезапный выброс энергии и скорость испугали и взбудоражили меня. Я застегнул пряжку ремня.

Пока мы ехали, папа молчал. Он обеими руками вцепился в рулевое колесо и почти касался лицом лобового стекла, сузив глаза до такой степени, что я боялся, как бы они не лопнули от такого сильного давления на них. Дома мы были через несколько секунд.

— Будь добр, иди в дом и займись уроками, — сказал он мне.

— Нам сегодня ничего не задали. И скоро придет Чарли.

— Тедди, прошу тебя. Тетя Бесс уже наверняка приготовила что-нибудь перекусить. Мне надо поставить машину в гараж.

Тут к нашему дому с ревом подкатила машина репортерши.

— Побежали! — сказал мне папа.

— Мистер Папас! Подождите, пожалуйста, — закричала репортерша.

— Давай я с ней разберусь, — предложил дядя Фрэнк, как только мы оказались внутри дома. — Я знаю, как обращаться с людьми подобного сорта. Чертовы паразиты. Пошлю ее куда подальше.

Я стоял рядом с папой и сквозь щель между занавесками в гостиной подглядывал за тем, как дядя Фрэнк размахивал перед репортершей руками и выставлял вперед свой подбородок. Репортерша вовсе не собиралась уходить (на что я надеялся), а, казалось, с удовольствием слушала, как ее посылают куда подальше. Она то и дело откидывала волосы, падавшие ей на глаза, широко улыбалась и что-то записывала в блокнот. Дядя Фрэнк тоже, казалось, наслаждался всем происходящим. Стоило репортерше рассмеяться, как он сразу же тыкал пальцем в ее сторону и, как дрозд, склонял голову набок. Раз он дошел даже до того, что пошаркал ногами, как будто затанцевал.

— Что такое «паразиты»? — спросил я папу. Было ясно, что я неправильно понял намерения дяди Фрэнка. Ведь если судить по лицам дяди и репортерши, то еще чуть-чуть, и они станут целоваться.

— Просто такое слово, — ответил он. — Обозначает тех, кто живет за счет других… — Его тихий голос замер. Он тяжело дышал и схватился за складки портьеры.

После того, как дядя Фрэнк смахнул листик, упавший на плечо репортерши, я спросил папу:

— Дядя Фрэнк знаком с этой леди?

— Нет, — пробормотал папа. — По крайней мере, я так считал.

Когда мама Чарли Гавернса высадила его на подъездной дорожке нашего дома, репортерша попыталась поговорить и с ним. Несколько секунд он стоял, застыв на месте, а потом бросил портфель с бумагой и красками и побежал прочь. После того, как он скрылся, дядя Фрэнк взмахнул рукой, и я, кажется, даже услышал, как он сказал: «Да что он вообще знает?»

— Боже милостивый, похоже, он старается ее подбодрить, — прошептал папа. — Он ждал ее. Ну конечно!

Через несколько мгновений репортерша направилась к машине и, вернувшись с фотоаппаратом, принялась фотографировать дядю Фрэнка и наш дом. Дядя Фрэнк, позируя, опять наклонил голову набок, упер руки в бедра и гордо задрал вверх подбородок.

— Боже милостивый, — повторил папа. — Когда он позирует, то так похож на Бенито Муссолини.

Сделав еще несколько снимков, репортерша убрала фотоаппарат, они с дядей Фрэнком сели в машину и куда-то поехали.

В тот вечер за обедом папа не разговаривал. Говорил дядя Фрэнк, говорил о многом: о политике, истории, о том, почему вампиры погибают, когда им протыкают сердце колом.

— Когда думаешь об этом, — сказал он, задумчиво крутя в руке бокал с вином и выдвигая подбородок в направлении тети Бесс, — то непонятно, откуда у них вообще взялись сердца. Они же не люди. Ясно, что здесь есть символическая связь с распятием. Но я всегда считал, что тут какая-то мифологическая натяжка. Причем очень существенная.

— С распятием, как интересно! — заметила тетя Бесс, глядя на папу. Она нервничала, стараясь вовлечь его в разговор. — Вампиры — это что-то, правда, Тео? Не хотелось бы мне с ними встречаться.

Папа молча поковырялся в своей тарелке.

— Вампиры на самом деле существуют? — спросил Ковырялка.

Дядя Фрэнк отпил большой глоток вина, потом медленно и аккуратно промокнул уголки рта салфеткой.

— Трудно сказать. Если ты в них веришь, то для тебя они существуют. — Когда он говорил, нижняя челюсть у него как будто увеличивалась, выдвигаясь вперед. — Если люди верят в Бога, то почему бы им не поверить в вампиров? Ведь если люди верят в Бога, то они должны верить и в дьявола. А если ты веришь в дьявола, то вполне естественно распространить эту веру и на его слуг, к которым можно отнести и вампиров. — Дядя Фрэнк обвел глазами комнату и взглянул на нас так, как будто ему только сейчас открылось нечто сокровенное.

— Очень интересно, — сказала тетя Бесс, хотя, я знал, она его не слушала, потому что подбирала с пола салат-латук, упавший с Ковырялкиной тарелки. — У вашего дяди всегда было удивительное воображение, даже когда он был еще совсем молодым, — добавила она, выпрямляясь на стуле. — Мы всегда знали, что когда Фрэнк вырастет, то станет выдающимся человеком. Он всегда был заводилой в детских играх. Ты помнишь, Тео? Те игры, помнишь?

Папа гонял по тарелке оранжевого цвета помидор, а на его лице сменяли друг друга различные оттенки красного.

— Тео всегда был слишком занят своими книгами, чтобы замечать младшего брата, — заметил дядя Фрэнк. — Он все время писал и упорно трудился. Теперь-то ему, конечно, уже не надо трудиться вообще. Теперь все устроилось. Наш мистер Сто-Девяносто-Миллионов-Долларов!