Ибрагим Рахим - Судьба

— Какие будут предложения? — спросил Сарваров.

— Освободить Надирова от работы и дать строгий партийный выговор, — сказал Хазратов.

— Партийный выговор Ягане Дадашевой, как понимавшей опасность такого бурения, — сказали из-за стола.

— Еще есть предложения?

Слово взял Бардаш.

— Нет, — сказал он, — Надирова нельзя снимать. Его, правда, называют начальником кладовых бухарского газа. И такой второй начальник у них не скоро будет. Это у него в крови, я не для красного слова говорю… Строгий выговор.

Если бы он мог заглянуть в надировские глаза, то увидел бы в них первую в жизни, накатившуюся на седые ресницы каплю. Но в них никто не мог заглянуть, так низко склонился старый пустынный волк.

Проголосовали за строгий выговор Надирову и за выговор Ягане. Хазратов сразу встал.

— Вот теперь о Хазратове, — сказал Сарваров, и тот сел. — Я думаю, он не может работать в обкоме…

— Вы хотите сказать, Шермат Ашурович, — прошептал Хазратов, — что я не соответствую своей должности?

— Дело даже не в должности, а в месте, — ответил Сарваров. — Вы партийный работник, и, когда все думали, плохо или хорошо, о новом деле, вы думали только о себе. А партийного работника прежде всего отличает бескорыстность.

И все так единодушно проголосовали за его освобождение, что Хазратов онемел. Ах, ведь знал, знал, что плохо для него все это кончится. Чувствовал! Такое дурацкое время. Он стоял, тяжело опираясь руками о стол, и все ждали его слов. А перед ним пробегали юрты, бараны, степи Тамды, по которым он бегал босоногим пастушонком. Когда все это было?.. Давно… Но ведь в его же жизни! В его! Как это получилось? Он все отдавал колхозу, людям… Он рос… Как получилось, что сначала он отдавал себя, а потом стал работать только на себя? Неужели Сарваров попал своими словами в самое больное место и теперь ему не выдернуть из сердца этой стрелы, не смыть позора? А Бардаш будет процветать… Он даже не защищал жену, поднял руку за выговор Ягане… Он будет идти вперед, возможно, займет его, хазратовское, место… Давняя, с юношества затаившаяся зависть бросилась, как взрыв, в глаза Хазратова, снова ослепила его, затмив короткий проблеск ясной и горькой мысли.

— Я хочу сказать о Дадашеве, — проронил он, и слова отдались гулким эхом, как будто он говорил под куполом. — Этот инструктор обкома, мнящий себя передовым человеком, ходит на религиозные свадьбы, встречается там с муллой, даже больше, с самим ишаном!

— Товарищ Дадашев? — удивленно повернулся к Бардашу Сарваров.

Бардашу стало жалко Хазратова. Не там ищет выручки…

— Да, я был на свадьбе, где, по настоянию стариков, молодых должен был обвенчать ишан… Но венчание не состоялось… Я пришел, а ишан, увидев меня, удрал… Что же лучше — ишан на свадьбе или инструктор обкома? Очень весело прошла свадьба. Пели, танцевали…

— А невеста танцевала? — наклонившись, спросил Хазратов, еще цепляясь хотя бы за какое-то сохранение старых обрядов.

— Нет, — ответил Бардаш, — она не танцевала.

— Почему?

«Ах, какой ты дурак», — подумал Бардаш. На него нашло благодушие вперемешку со злостью, которая могла пересилить.

— Не знаю, — сказал он. — Может быть, жали туфли.

Все захохотали.

— Товарищ Хазратов, — попросил Сарваров. — Вы скажите о себе.

Хазратов растерянно смотрел на людей, а перед запавшими, обращенными в дали прошлого глазами опять бежали тамдынские просторы…

— Я хочу доказать свою преданность, — сказал он тихо, — я прошу… Если можно, рекомендуйте меня председателем в родной колхоз Бахмал… Там не все в порядке… Вы увидите…

Он замолчал.

— Согласимся? — спросил Сарваров.

— Очень жалко Бахмал…

Сарваров не расслышал.

— Товарищ Дадашев шутит, — подсказал кто-то.

— Нет, я не шучу.

Бардаш повторил свою фразу громче. В конце концов Бахмал был и его родным кишлаком.

— Если колхозники вас выберут, не подведите ни себя, ни нас, — сказал Сарваров.

И Бардаш подумал, что Сарваров был терпимей к людям или терпеливей в воспитании людей. Он давал им возможность поверить в самих себя, исправиться.

— Есть пословица, — сказал Надиров, — как бумажную нить ни крась, все равно не станет шелком.

Это он сказал уже в коридоре, когда все вышли из зала, и никто ему не ответил. Они спустились по лестнице. По улице плыл горячий летний воздух, припекая листочки акаций и мучая прохожих. Плыл и плыл, и не было ему конца. Но даже его жаркой массы, даже этой духотищи Надиров хватил от души, полной грудью.

— Не грустите, Ягана Ярашевна, — пошутил он, — выговор — это лучшее удобрение для новых урожаев.

— Старый урожай тоже мог быть хорошим, — заметил Бардаш. — И без выговора.

— Наука! — развел руками Надиров. — Всем наука! На-у-ка! — Он посмаковал это слово и обнял за плечи Ягану и Бардаша. — Думаете, я не люблю этого слова? Поехали! Поехали ко мне! Я вам покажу. Корабельников Алексей Павлович! Ты так и не выступил на бюро…

— Без меня сказали…

— Так покажи теперь людям, что ты сделал… Он сделал! Себе славы не беру…

— Вы мне помогли, Бобир Надирович.

— Наше дело не говорить, а действовать! Поехали!

Он тянул всех к машинам.

— Простите, братцы, — взмолился Шахаб, — я домой. У меня там будет свое бюро… Мне жена покажет за то, что я удрал из больницы!

— Берегитесь, — улыбнулся Корабельников, которого жена тоже держала в строгости, она недавно приехала.

— Бобир Надирович! — осмелился Шахаб. — Дадите на радостях квартиру в Газабаде? Заберу туда семью.

— Дом дадим!

— А школа когда откроется?

— С этой осени.

— Ну, глядите! При всех сказали.

— Не отрекусь. Куда ты? Мы тебя подвезем.

— Спасибо, мне ходить легче, чем сидеть. Лучше прогуляюсь…

И Шахаб пошел, смущая прохожих и далеко светя своими небесными штанами, тающими в бездне бухарского дня.

То, что показали Надиров и Корабельников, было сверх всяких ожиданий Бардаша. Все подвалы нового здания треста заняла великолепная лаборатория, в которой можно было исследовать, что угодно, буквально все на свете. Узнать характеристику найденного газа, выявить, нет ли коррозийных компонентов, угрожающих оборудованию скважин, вредных примесей, а также и полезных, вроде бензиновых фракций, чтобы отделить их и использовать по назначению, ведь газовые конденсаты — превосходное дизельное топливо! Тут изучались и разные породы, и какие-то девчушки уже сидели за приборами у открытой двери с надписью: «Лаборатория физики пласта».

— Алексей Павлович, — сказала одна Корабельникову, — очень любопытные мысли о закономерности залеганий.

— Зайдите ко мне попозже, — кивнул он.

Конечно, это было его детище, его заслуга, но сделана была лаборатория с надировским размахом. В соседних комнатах возились люди, вооруженные воронками, весами. Орудия были простые, но работу делали важную. Они проверяли и пересоставляли рецептуру глинистого раствора и цементных смесей для заливки и ликвидации затрубных проявлений. Надиров перещеголял разведчиков!