Ибрагим Рахим - Судьба

И расцеловал Ягану и Бардаша.

— А вот я уложу тебя назад, в постель, родственник! — не на шутку рассердился Бардаш, но сказал это все же тихо, потому что недалеко стоял врач.

— Видите, доктор, за мной заехали! — повернулся к нему Шахаб. — Пощадили мои ноги.

Старенький врач приподнял палец.

— Ни одной сигареты! — сказал он.

Шахаб козырнул по-военному:

— Есть!

На нем были ярко-голубые штаны. Они так и сияли лазурным цветом, ослепительней, чем все изразцы бухарских мечетей. Ну и ну! Бардаш развел руками от удивления. Темно-коричневый пиджак и штаны как васильки. Шахаб поймал его взгляд и показал большим пальцем через плечо, в конец коридора:

— Вот!

Там сидела Рая и хлюпала носом.

— Что, с Куддусом плохо? — спросила Ягана.

— С моими штанами плохо. Попросил ее купить штаны и вот что получил. Как ангел. Небесного цвета.

— А если других нет! — крикнула Рая. — На весь город одни штаны были вашего размера. Приехала навестить Куддуса, а сама по магазинам бегала…

— Ладно! — махнул рукой Шахаб. — Буду голубой.

— Ты куда собрался? — серьезно спросил его Бардаш.

— На бюро обкома. С вами. Слишком важное дело, чтобы в это время лечить ягодицы. Поехали.

— Подожди. Ты же плохо ходишь.

— А я там посижу. Найдется мягкое кресло?

— Шахаб! Кресло найдется, но…

— Я прекрасно себя чувствую.

— Посмотрите на него, Ягана! — призвал на помощь жену Бардаш.

— Мы справимся, Шахаб, — сказала Ягана.

— И потом нельзя ехать на важное заседание в таких штанах! — пошутил Бардаш.

— Что же делать, если мои сгорели? Стерпят. Мне хуже. Курить не дают. Обновляю кровь.

— Оставайся.

— Я уже выписался.

Вместе они зашли к Куддусу. Он играл в шахматы с соседом по койке.

— Куддуска! — сказала Рая. — Ты же не умеешь в шахматы играть! В шахматы надо думать!

— Зачем думать? — засмеялся Куддус, быстро спрятав руки под одеяло. — Я просто. Какой ход он делает, такой и я. И у нас получается блиц-турнир.

— Покажи руки, — велела Рая.

Он не сразу их вынул. Вчера ему сняли повязки. Он держал их под одеялом, но ведь человеческие руки не спрячешь. Руки — это человек, можно сказать. Рано или поздно все увидят, увидит и Рая. И Куддус выпростал их и приподнял над кроватью. Все они — от локтя до кистей — перевязаны тугими шрамами.

— Подарок от газа, — улыбнулся Куддус. — Сразу видно.

— Как орден, — сказал его сосед. — Такой орден не отберут, всегда будешь носить.

— Красивые руки, — не стесняясь, сказала Рая. — Ты не думай, это я плачу из-за штанов Шахаба Мансуровича. Ему цвет не нравится…

— Где думаешь работать? — спросил Бардаш.

— Вернусь на вышку, — ответил Куддус, подмигнув Рае. — Я еще не весь подгорел. Тоже хочу в голубых штанах ходить.

— Учиться хочешь? На бурильщика? Мы в Бухаре курсы открываем.

— Учиться пускай Абдуллаев идет. Он уже много книг прочел. А я поработаю.

— Он лентяй, — сказала Рая. — Работать-то легче, чем учиться.

— Не хочу учиться, хочу жениться! — засмеялся Куддус.

Сосед его, седоголовый тракторист из Вабкента, опять вмешался в беседу:

— Рая, вы его не ругайте. Он у вас замечательный. Лучше агитатора. Будь я чуть помоложе, сам пошел бы в газовики. Сына пошлю…

— Ну, выздоравливай, Куддус. А свадьбу будем в Газабаде справлять!

— Приезжайте, милости прошу, — сказал Куддус. Рая осталась, а они ушли.

Хазратов пил чай, гремя ложечкой в стакане и ругая официантку из обкомовской столовой за то, что она забыла положить лимон. Это было признаком плохого настроения. Он нервничал.

— Посмотри, — сказал он Бардашу, — вот тут я подобрал вырезки из газет с надировскими обещаниями. Сплошное зазнайство, парадность и верхоглядство. Я подчеркнул самые выразительные места.

— Но ведь ты же их и раньше видел, эти статьи. До опубликования, — сказал Бардаш, наклоняясь над столом и листая подборку.

— Да видел, но не все. И не вглядывался так, как сейчас. За каждым словом не уследишь.

— Все же надо было сказать, что это проходило через твои руки.

— Пожалуйста! — воскликнул Хазратов. — Я могу вообще ничего не говорить об этом. Это я подобрал для тебя.

— Хорошо. — Бардаш свернул газетные вырезки, скрепленные самой большой канцелярской скрепкой, и сунул в карман.

— Я сделаю сухой доклад о фактах, — как бы размышляя вслух, сказал Хазратов. — Информирую.

И с прихлебом потянул чай из стакана.

Перед входом в зал заседаний, как всегда, теснилось много народу. Тут были и районные руководители, спорящие о хлопке и воде, и бухарские архитекторы, и поисковики с трассы Амударьинского канала, и строители Навои. Их заботы входили в повестку заседания бюро, были самой жизнью. А какая сейчас была жизнь в Бухаре без газодобытчиков? И вот вместе с Надировым, Корабельниковым, Яганой, Бардашем, Шахабом в обкомовский коридор вошел разговор о газе. Но наговориться не дали — очень скоро всех вызвали туда, где разговоры шли не просто так, где решалось дело, решались судьбы.

Только потому, что Хазратов тер и тер свою лысину носовым платком, можно было догадаться о его состоянии, а голос звучал ровно, бесстрастно, скучно. Голосом он владел, но не собой. Он сморкался и опять крутил платком по лысине, словно затирал следы своей причастности к чему бы то ни было.

— Таким образом, — закончил он, — можно утверждать, что надировский метод не только не оправдал себя, но и привел к серьезной беде, вызвавшей и большие убытки, и человеческие жертвы. А ведь Надирова предупреждали. И Бардаш Дадашев. И главный инженер Корабельников. Как говорится, поспешишь — людей насмешишь. Но тут смеяться не приходится. Тут, так сказать, больше хочется плакать.

На лицах действительно не было ни одной улыбки. Надиров наклонил голову так, что кольца его седых волос сваливались на глаза. Лицо налилось кровью, словно пылало, и вместе с сединой было похоже на дымящийся костер. Корабельников, бледный, сидел неподвижно, зажав руки между коленями вытянутых ног, думал. Вероятно, вспомнились ему слова о надировской неправоте, которые Хазратов слышал за пловом, а теперь использовал, обвинив управляющего трестом в авантюризме. И обвинение это со ссылкой на него, главного инженера, было справедливым по форме, но чем-то очень Корабельникову не нравилось. Бардаш, прикрыв глаза рукой, сидел, никого не видя. Соображал, о чем говорить. Надирова он не щадил и не хотел прощать. Но Хазратов-то каков? Сажал цветы, чтобы встречать героя с букетом, а собрал на венок, когда оказалось, что герой не герой. И все одними и теми же руками. Бардашу вспомнилось: «Вы хотите, чтобы бухарский газ пришел в Самарканд, в Ташкент?» Газ-то придет, а тебя пора остановить, Азиз! Пора!

— Есть вопросы? — спросил Сарваров.