Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

Появлялись, исчезали, как процессия туманов над осенней речкой.

За ними в лощину вступили сомкнутые ряды херувимов, сводные полки алтамонтских воскресных школ, все в белом, свирепо сжимая в крохотных ручонках крохотные флажки свободы, – ангелочки господни, предназначенные, разумеется, для бог знает каких отдаленных событий. Их учителя посылали их вперед, притопывая и пришлепывая.

Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. Быстрей, быстрей, дети!

Невидимый оркестр, гремящий среди деревьев, приветствовал их приближение освященной музыкой: баптистов – простой доктриной «Древней веры», методистов – «Я буду ждать у реки», пресвитериан – «Скалой веков», питомцев епископальной церкви – «Христом, возлюбленным моей души»; а маленьких евреев – на пределе лирической страсти – благородной маршевой мелодией «Вперед, Христовы воины!».

Они прошли, и никто не засмеялся. Наступила пауза.

– Ну, слава богу! – развязно сказал Ральф Роллс в торжественной тишине. Рассыпанное воинство Барда рассмеялось и начало шумно строиться.

– Шш! Шш! – шипела мисс Ида Нелсон.

– Да кто она такая, по ее мнению? – сказал Джулиус Артур. – Клапан парового котла?

Юджин внимательно разглядывал стройные ноги пажа – Виолы [181] Виола – героиня комедии Шекспира «Двенадцатая ночь». На протяжении почти всей пьесы Виола выдает себя за юношу-пажа. .

– Ух! – с обычной зычностью сказал Ральф Роллс. – Кого я вижу!

Она посмотрела на них всех с дерзкой беспристрастной улыбкой. И ничем не выдала своей любви.

Доктор Рокхэм украдкой подал знак мисс Иде Нелсон. И она принялась аккуратно скармливать их ему медлительными парами.

Венецианский мавр (мистер Джордж Грейвс) подставил широкую спину их насмешкам и двинулся вниз с угрюмо-растерянной улыбкой, стесняясь неприкрытой мощи своих ляжек.

– Скажи ему, кто ты такой, Вилья, – сказал «Доктор» Хайнс. – Не то он примет тебя за Джека Джонсона.

Город в первых белых весенних рубашках сидел на травянистых склонах и со всей серьезностью следил за лесной комедией ошибок; окрестные горы и обитавшие там боги взирали на театр побольше – весь город; и, выражаясь фигурально, с гор, вознесенных над горами, из последнего оплота философии автор этой хроники смотрел на все сверху вниз.

– Наш черед, Хел! – сказал «Доктор» Хайнс, подталкивая Юджина.

– Успех будет адский, сынок, – сказал Джулиус Артур. – Костюм у тебя для этого в самый раз.

– Не успех, а вид, – сказал Ральф Роллс. – Ей-богу, ты их уморишь, – добавил он с непристойным смехом.

Они спустились в лощину под аккомпанемент тихих, но нарастающих смешков пораженных зрителей. Доктор только что покончил с Дездемоной, которая удалилась с изящным реверансом. Теперь он разделывался с Отелло, который, набычившись, смущенно ожидал конца своих мук. Минуту спустя он поспешно зашагал прочь, а доктор энергично взялся за Фальстафа, сразу с облегчением узнав его по набитому ватой животу:

Смущенный нарастающим обертоном смеха, «Доктор» Хайнс покосился по сторонам с мужественной улыбкой, комически обдернул набитый живот и хрипло шепнул в сторону Юджина:

– Слышишь, Хел? Во как меня встречают!

Юджин увидел, как он скрылся зеленым метеором, и тут заметил, что доктора Джорджа Б. Рокхэма сковала противоестественная немота. Глас Истории смолк. Его длинная нижняя челюсть отвисла.

Доктор Джордж Б. Рокхэм растерянно оглядывался в поисках помощи. Он умоляюще возвел глаза к мисс Иде Нелсон. Та отвернулась.

– Кто ты? – хрипло спросил он, старательно прикрыв рот волосатой рукой.

– Принц Хел, – ответил Юджин тоже хрипло и тоже из-за руки.

Доктор Джордж Б. Рокхэм слегка покачнулся. Их реплики были услышаны зрителями. Но твердо, игнорируя сдержанное насмешливое фыркание, он начал:

Хохот – хохот, сорвавшийся с цепи, хохот, взметывающийся бурными валами, хохот безумный, сотрясающий землю, заглушающий гром, хохот погреб под собой доктора Джорджа Б. Рокхэма и все, что он собирался еще сказать. Хохот! Хохот! Хохот!

Хелен вышла замуж в июне – этот месяц считается посвященным Гименею, однако на него падает такое количество свадеб, что вряд ли благословение этого бога может осенить каждую.

В мае она вернулась в Алтамонт из своего последнего турне. Она провела неделю в Атланте, посещая оперу, и отправилась оттуда домой через Гендерсон, где навестила Дейзи и миссис Селборн. Там-то она и встретила своего суженого.

Они были знакомы и раньше. За несколько лет до этого он недолго жил в Алтамонте в качестве местного агента нанимавшей его великой и гуманной корпорации – «Федеральной компании кассовых аппаратов». С тех пор он успел побывать в разных частях страны, творя волю своего господина и всюду неся с собой благую весть благоденствия и бережливости. Теперь он жил в южнокаролинском городке, с сестрой и престарелой матерью, чьи телесные недуги отнюдь не лишили ее аппетита. Он преданно любил обеих и щедро о них заботился. «Федеральная компания кассовых аппаратов», тронутая его преданностью делу, вознаградила его солидным жалованьем. Фамилия его была Бартон. Бартоны жили, ни в чем себе не отказывая.

Хелен вернулась домой неожиданно, как любили возвращаться все Ганты. Как-то вечером она внезапно предстала перед близкими на кухне «Диксиленда».

– Здравствуйте, все! – сказала она.

– Г-г-осподи помилуй! – не сразу отозвался Люк. – Кого я вижу!

Они горячо расцеловались.

– Подумать только! – воскликнула Элиза, ставя утюг на доску, и пошатнулась в попытке одновременно пойти в две противоположные стороны. Они обнялись. – А я как раз подумала, – сказала Элиза, немного успокоившись, – что ничуть не удивлюсь, если ты сейчас войдешь. У меня было предчувствие, не знаю, как вы иначе назовете…

– О господи! – застонала дочь добродушно, но с некоторым раздражением. – Не заводи эту пентлендовскую чертовщину! У меня от нее волосы дыбом встают.

Она бросила на Люка комически молящий взгляд. Подмигнув ей, он разразился идиотским смехом и принялся щекотать Элизу.

– Отстань! – взвизгнула она.

Он захлебнулся хохотом.

– Знаешь ли, милый! – сказала она ворчливо. – По-моему, ты сумасшедший. Хоть присягнуть!

Хелен засмеялась хрипловатым смехом.

– Ну, – сказала Элиза, – а как там Дейзи и дети?

– Все как будто хорошо, – сказала Хелен устало. – Господи, спаси меня и помилуй! – рассмеялась она. – В жизни не видела такой чумы! На одни подарки и игрушки я истратила не меньше пятидесяти долларов! И мне даже спасибо не сказали. Дейзи принимает все как должное. Эгоизм! Эгоизм! Эгоизм!