Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [litres]

Стало светлее. Наступал день, принося надежду. Они сели завтракать в кухне, черпая бодрость из любого скудного утешения, которого удавалось добиться от врача или сиделки. Коукер ушел, обнадеживающе не сказав ничего определенного. Бесси Гант спустилась к завтраку и была профессионально бодра.

– Если мне удастся не пускать его проклятую семейку к нему в комнату, может, он еще и выживет.

Они смеялись истерически благодарно, радуясь ее грубой брани.

– Как он сегодня утром? – сказала Элиза. – Ему лучше?

– Температура понизилась, если ты об этом.

Они знали, что понижение температуры утром ни о чем не свидетельствует, но их это известие подкрепило; их больные эмоции упились им – в одно мгновение в них пышным цветом расцвела надежда.

– И сердце у него хорошее, – сказала Бесси Гант. – Если сердце выдержит и он не перестанет бороться, он выкарабкается.

– Об этом не б-б-беспокойтесь, – сказал Люк с энтузиазмом. – Уж он-то б-будет бороться до п-п-последнего вздоха.

– Ну да, – начала Элиза, – я помню, когда ему было семь лет… я как-то днем стояла на крыльце… я помню, потому что старый мистер Букнер только что принес яйца и масло, которые ваш папа…

– О господи! – простонала Хелен с усмешкой. – Начинается!

– Уах! Уах! – заклохтал Люк, тыкая Элизу под ребра.

– Хоть присягнуть, милый, – сердито сказала Элиза, – ты ведешь себя как идиот. Я бы постыдилась!

– Уах! Уах! Уах!

Хелен хихикнула и подтолкнула Юджина локтем.

– Совсем с ума сошел! Ха-ха-ха-ха! – потом с влажными глазами она заключила Юджина в широкие костлявые объятия.

– Бедняга Джин. Вы ведь с ним всегда ладили, правда? Тебе будет тяжелее, чем всем нам.

– Он еще не п-п-похоронен, – бодро воскликнул Люк. – Этот малый будет здесь, когда из всех нас вырастут маргаритки.

– А где миссис Перт? – сказал Юджин. – Она в доме?

Наступило напряженное и озлобленное молчание.

– Я ее выгнала, – угрюмо сказала Элиза немного погодя. – Я прямо сказала ей, кто она такая – потаскуха.

Она говорила с былой суровой праведностью, но тут же ее лицо сморщилось и она расплакалась:

– Если бы не эта женщина, я уверена, он был бы сейчас совсем здоров! Хоть присягнуть!

– Мама, ради всего святого! – яростно крикнула Хелен. – Как ты можешь говорить такие вещи? Она была его единственным другом. Когда он заболел, она не отходила от него. Подумать только! Подумать только! – Она задыхалась от негодования. – Если бы не миссис Перт, его бы уже не было в живых. Никто, кроме нее, не заботился о нем. Ты не отказывалась, по-моему, держать ее в доме и получать от нее деньги, пока он не заболел. Нет, сэр! – заявила она с ударением. – Мне она нравится. И я не собираюсь теперь поворачиваться к ней спиной.

– Это б-б-бог знает что! – сказал Люк, преданный своей богине. – Если бы не ты и не миссис П-п-перт, Бена бы уже не было. Всем остальным здесь было наплевать. Если он умрет, т-т-так потому только, что никто о нем вовремя не позаботился. Слишком много тут всегда заботились о том, чтобы с-сберечь лишний грош и слишком мало – о своей плоти и крови.

– Ну, забудь об этом! – устало сказала Хелен. – Одно ясно: я сделала все, что могла. Я две ночи не спала. Что бы ни случилось, мне себя не в чем упрекнуть. – Ее голос был исполнен задумчивого уродливого самодовольства.

– Я знаю! Я знаю! – Моряк возбужденно повернулся к Юджину, размахивая руками. – Эта д-д-девочка работала как каторжная. Если бы не она… – Его глаза увлажнились, он отвернулся и высморкался.

– О, ради Христа! – закричал Юджин, выскакивая из-за стола. – Прекратите это! Еще успеете!

Вот так тянулись жуткие утренние часы, пока они изощрялись, стараясь вырваться из трагических сетей разочарования и утраты, в которых запутались. На короткий миг их охватывала безумная радость и торжество, а затем они снова низвергались в черные пропасти истерики и отчаяния. Одна Элиза, по-видимому, ни на мгновение не отказывалась от надежды. Вздрагивая – так были истерзаны их нервы, – моряк и Юджин шагали по холлу, непрерывно курили, ощетинивались, приближаясь друг к другу, и иронически извинялись, если нечаянно сталкивались. Гант дремал в гостиной или у себя в комнате, засыпал, просыпался, капризно хныкая, ни в чем не участвуя и лишь смутно сознавая, что именно происходит, и сердясь, потому что внезапно о нем забыли. Хелен непрерывно входила и выходила из комнаты больного, подчиняя умирающего власти своего жизнелюбия, внушая ему на мгновение надежду и уверенность. Но когда она выходила, ее веселая бодрость сменялась напряженной смутностью истерики: она то плакала, то смеялась, то задумывалась, то любила, то ненавидела.

Элиза только однажды вошла к больному. Она явилась с грелкой, робко, неуклюже, как ребенок, и впилась в лицо Бена тусклыми черными глазами. Но когда над громким и трудным дыханием его блестящие глаза остановились на ней, скрюченные белые пальцы крепче сжали простыни и он словно в ужасе громко выдохнул:

– Уйди! Вон! Не хочу тебя!

Элиза ушла. Она немного спотыкалась, как будто ее ноги онемели. Белое лицо стало пепельным, а тусклые глаза заблестели и неподвижно уставились вдаль. Когда дверь за ней закрылась, она прислонилась к стене и прижала ладонь к лицу. Затем она вернулась к своим кастрюлям.

Отчаянно, злобно, подергиваясь всем телом, они требовали друг от друга спокойствия и хладнокровия; они говорили друг другу, что нужно держаться подальше от комнаты больного, но, как будто притягиваемые каким-то грозным магнитом, они вновь и вновь оказывались у его двери и, затаив дыхание, прислушивались на цыпочках, с неутолимой жаждой ужаса, к его хрипению, к его судорожным усилиям втянуть воздух в задушенные, зацементированные легкие. И жадно, ревниво они искали поводов войти к нему, с нетерпением ожидая своей очереди принести воду, полотенца, еще что-нибудь.

Миссис Перт из своего убежища в пансионе напротив каждые полчаса звонила Хелен, и пока та разговаривала с ней, Элиза, выйдя из кухни в холл, стояла, скрестив руки на груди и поджав губы, а в ее глазах блестела ненависть.

Хелен говорила, плача и смеясь:

– Ну… ничего, Толстушка… Вы знаете, как я к этому отношусь… Я всегда говорила, что если у него есть настоящий друг, так это вы… и не думайте, что мы все такие неблагодарные…

Когда Хелен умолкала, Юджин слышал в трубке голос миссис Перт и ее всхлипывания.

А Элиза говорила угрюмо:

– Если она еще позвонит, позовите меня, я с ней разделаюсь!

– Господи боже, мама! – сердито кричала Хелен. – Ты уже достаточно натворила. Ты выгнала ее из дома, а она сделала для него больше, чем все его родные, вместе взятые. – Ее крупное напряженное лицо конвульсивно дергалось. – Это просто нелепо!