Томас Гарди - Джуд неудачник [Литрес, Public Domain]

– Уж не жена ли ваша? Значит, вы помирились?

– Нет… Она пришла, взбила своей маленькой ручкой мои подушки, с полчаса изображала собою заботливую сиделку, а потом исчезла.

– Ах, чорт возьми, какая же она бедовая, взбалмошная бабенка! Не будь она ваша жена…

– Она и так не моя жена, а другого, и только носит мое имя. Я думаю, мне следует порвать с ней легальные узы. Что толку держать ее на привязи, когда она принадлежит не мне? Я знаю, – она примет такой шаг за величайшую милость к себе. Как христианка, она сочувствует мне, жалеет меня и даже плачет обо мне; но как мужа она меня ненавидят, проклинает – надо говорить без обиняков – прямо проклинает, и мне остается один благородный, достойный и гуманный исход – кончать то, что я начал… Да и по светским условиям ей лучше быть независимой. Я безнадежно разбил свою карьеру из за решения, которое считал наилучшим для нас. Я вижу пред собой только безысходную бедность вплоть до могилы. Меня ведь теперь никуда не возьмут учителем. Мне будет легче переносить одному предстоящую тяжкую долю. Ей же развод не может причинить никакого зла, напротив может принести только счастье…

Джиллингам ответил не вдруг.

– Я могу не согласиться с вашим мотивом, – деликатно сказал он, наконец. – Но я полагаю, что вы правы в своем решении, если только можете осуществить его, хотя я и сомневаюсь в возможности осуществления.

На сколько оправдались сомнения Джиллингама, будет видно из целого ряда тяжелых месяцев и событий, последовавших за обстоятельствами, переданными в последней главе, и доходящих до одного воскресения в феврале следующего года.

Сусанна и Джуд жили в Ольдбрикгэме совершенно в тех же отношениях, какие установились между ними за год перед тем, когда она оставила Чэстон.

Они сходились обыкновенно к общему завтраку в маленьком домике, нанятом Джудом и меблированном старинной обстановкою его тетки. Когда в описываемое утро он вошел в столовую, Сусанна держала в руках только что полученное письмо.

– Ну, рассказывай, какие новости? – сказал он, поздоровавшись с нею поцелуем. Сусанна передала ему содержание письма, сообщавшего, что оба ходатайства – о разводе Филлотсона и Фолэ – признаны и утверждены в высшей судебной инстанции.

– Ну, теперь, Сусанна, ты, во всяком случае, можешь поступить, как тебе угодно, – сказал Джуд, с любопытством всматриваясь в лицо своей возлюбленной.

– Неужели мы с тобой теперь так свободны, как будто ты никогда не женился, а я не выходила замуж?

– Совершенно так. Разве только пастор, по своему личному взгляду, не согласится обвенчать нас и передаст совершение обряда другому пастору.

– Как бы то ни было, мы можем жить с тобой вместе…

Мало-помалу и Сусанна присоединилась к радости своего поклонника от сознания свободы и предложила отправиться на прогулку за город.

Они вышли из города и пошли мимо обширных голых полей, лишенных и красок, и растительности. Впрочем, они были так заняты своим положением, что мало интересовались окружавшей их природой.

– Итак, моя дорогая, общий вывод из всего этого тот, что мы можем вступить в брак после некоторого промежутка, требуемого приличием.

– Мне не хочется сказать – нет, милый Джуд; но я держу с и теперь своего прежнего взгляда на брак… Мне кажется, я гораздо охотнее согласилась бы жить всегда, как мы живем теперь, встречаясь между собою только днем. Так гораздо приятнее – по крайней мере для женщины. Мне кажется, Джуд, что я начну бояться тебя с того момента, как ты обяжешься любить меня под легальным клеймом. Фи, как все это ужасно и скверно!.. Между тем, если ты любишь меня совершенно свободно, я верю тебе более всех в целом свете.

– Нет, нет, не говори, что я могу перемениться! – горячооспаривал Джуд, хотя в его голосе слышалась неуверенная нотка. – Ведь люди женятся, главным образом, потому, что не могут противостоять естественному влечению, хотя многие из них знают, что им придется покупать краткое блаженство ценою терзаний всей жизни. Ведь ты, Сусанна, – ты какое-то фантастическое, бесплотное существо, и потому ты можешь разумно поступать в таких обстоятельствах, когда мы, несчастные и жалкия твари более грубого склада – не можем.

– Вот ты и признал, – сказала она со вздохом, – что брак, вероятно кончился-бы несчастием для нас.

Джуд опять вернулся к своей старой жалобе, что, несмотря на всю интимность их отношений, он не единого раза еще не слыхал от неё честного и открытого признания, что она любит или может любить его.

– Я право думаю иногда, что ты и не можешь любить, – сказал он нерешительно.

Сусанна, задумчиво смотревшая в пространство, вдруг ответила с раздражением:

– Мне кажется, что я действительно не люблю тебя теперь так, как прежде любила!.. Ты слишком нетерпим и любишь пускаться в скучные наставления. Весьма возможно, конечно, что мои пороки заслуживают самого беспощадного осуждения…

– Нет, Сусанна, я не считаю тебя порочной. Ты милая и добрая. Но ты бываешь скользка, как угорь, когда я желаю добиться от тебя признания.

– Ну, хорошо, пусть я дурна, упряма, все что хочешь. Тебе незачем уверять меня в противном. Добрая не станет браниться, как я… Но раз у меня нет кроме тебя иного заступника, то очень обидно, что меня лишают возможности самой решить, должно-ли мне венчаться с тобою или нет…

– Сусанна, друг мой милый, счастье мое, я вовсе не хочу принуждать тебя, у меня этого и в мыслях нет. Право, стыдно быть такой раздражительной. Лучше перестанем говорить об этом вопросе и будем жить, как жили, а прогулку нашу окончим в разговорах о цветах, о заливных лугах и других хороших вещах.

После этого между ними несколько дней не было речи о брачном вопросе, хотя при их жизни в одном корридоре вопрос этот не выходил у них из головы. Сусанна оказывала ему существенную подмогу в его работе. Джуд в последнее время работал от себя могильные плиты и резал надписи на них, а Сусанна, в промежутки от домашних занятий, вырисовывала ему надписи и чернила их после вырезки. Это ремесло было ниже его прежних соборных работ, и его единственными клиентами были соседние бедняки, которые рады были дешевому мастеру для своих простых памятников. Зато он чувствовал себя более независимым, чем прежде, и главное – только это дело и давало возможность Сусанне, желавшей жить трудом, оказывать ему подмогу в работе.

Как-то вечером, в конце месяца, Джуд вернулся домой с лекции по древней истории, читанной в одном общественном собрании. Он вошел в столовую, где Сусанна, остававшаяся дома, приготовила ужин, и взял в руки какой-то иллюстрированный журнал. Просматривая его, он взглянул на Сусанну и заметил тревожное выражение её лица.