Джеймс Хэрриот - О всех созданиях – мудрых и удивительных

Таблетки для Тео я принес, но затем несколько недель у меня не было свободной минуты, чтобы посидеть в «Гуртовщиках». Когда же я наконец туда добрался, то оказалось, что именно в эту субботу там устроил танцы местный спортивный клуб. Из зала доносилась музыка, маленький бар был битком набит, а любителей домино оттеснили в дальний угол смокинги и бальные платья.

Оглушенный шумом и духотой, я пробрался к стойке. Все вокруг было неузнаваемо, и только Поль Котрелл, как всегда, сидел на своем табурете у дальнего ее конца.

Я протиснулся к нему и увидел на нем его обычный твидовый пиджак.

– Вы не танцуете, Поль?

Он прищурил глаза, медленно покачал головой и улыбнулся мне над своей изогнутой трубочкой.

– Это занятие не для меня, старина, – сказал он. – Слишком уж смахивает на работу.

Я взглянул вниз и убедился, что еще кое-что осталось прежним: Тео сжался под табуретом, стараясь держать нос вне досягаемости ботинок и туфель. Я заказал две кружки пива, и мы попытались разговаривать, но перекричать нестройный гул голосов оказалось нелегким делом. Между нами к стойке то и дело просовывались чьи-то руки, раскрасневшиеся лица наклонялись к нам, громко здороваясь. И почти все время мы просто посматривали по сторонам.

Вдруг Поль придвинулся поближе и сказал мне на ухо:

– Я все это время давал Тео ваши таблетки, но он по-прежнему худеет.

– Неужели? – рявкнул я в ответ. – Это странно!

– Да… Вы бы его не посмотрели?

Я кивнул, он щелкнул пальцами, и песик тут же взлетел к нему на колени. Я забрал его к себе и сразу же почувствовал, что он стал много легче.

– Вы правы, – крикнул я. – Он продолжает худеть.

Придерживая песика на левом колене, я оттянул ему веко, увидел, что конъюнктива очень бледна, и снова крикнул:

– Заметная анемия.

Я начал ощупывать мохнатую мордочку и, дойдя до угла челюсти, обнаружил, что заглоточные лимфатические узлы очень увеличены. Непонятно… Какая-то болезнь ротовой полости или глотки? Я растерянно поглядел вокруг, злясь на то, что Поль с таким упорством советуется со мной о своей собачке в «Гуртовщиках». Не могу же я уложить ее на стойке посреди кружек и стаканов!

Я попробовал ухватить Тео покрепче, чтобы заглянуть ему в горло, моя ладонь скользнула под переднюю лапу, и у меня защемило сердце: подмышечный узел тоже был сильно увеличен. Я торопливо провел пальцами под задней ногой… Паховый узел выпирал из-под кожи, как голубиное яйцо. И подвздошный… Я продолжал лихорадочно ощупывать. Все поверхностные лимфатические узлы были в несколько раз больше нормальной величины.

Болезнь Ходжкина… На несколько секунд я перестал слышать крики, смех, музыку. Потом взглянул на Поля, который спокойно смотрел на меня, попыхивая трубочкой. Как сказать ему в такой обстановке? Он спросит меня, что это за болезнь, и мне придется ответить, что это рак лимфатической системы и его песик обречен.

Стараясь собраться с мыслями, я поглаживал мохнатую голову и смешную бородатую мордочку, повернутую ко мне. Сзади наваливались люди, тянулись руки, пронося мимо меня кружки с пивом, рюмки с виски и джином, какой-то толстяк обнял меня за шею…

– Поль! – сказал я, наклоняясь к нему.

– Да, Джим?

– Может быть… Может быть, вы зайдете ко мне с Тео завтра утром? В воскресенье мы начинаем прием в десять.

Его брови дернулись, потом он кивнул.

– Отлично, старина.

Я не стал допивать свое пиво. Проталкиваясь к двери, я оглянулся и увидел, как мохнатый хвост исчезает под табуретом.

Проснулся я, как иногда со мной случалось, на рассвете – начинаешь ворочаться часов в шесть, а потом лежишь, глядя в потолок.

В конце концов я встал и принес Хелен чашку чая в постель, но время тянулось все так же мучительно медленно, пока не настала минута, которой я так страшился, – я посмотрел на Поля над головой Тео, стоявшего между нами на операционном столе.

И сказал ему. Прямо, без обиняков. Ничего другого мне не оставалось.

Выражение его лица не изменилось, но он вынул трубку изо рта и внимательно посмотрел на меня, потом на песика и опять на меня.

– Ах так… – сказал он наконец.

Я ничего не ответил, и он медленно провел рукой по спине Тео.

– Вы абсолютно уверены, Джим?

– Да. Мне очень грустно…

– И лечения никакого нет?

– Существуют различные способы облегчения, Поль, но я ни разу не видел, чтобы от них был хоть какой-то толк. Конец тот же.

– А!.. – Он кивнул. – Но Тео выглядит совсем неплохо. Что будет, если мы оставим все как есть?

– Ну, – ответил я, помолчав, – по мере увеличения внутренних лимфатических узлов будет происходить всякое. В брюшной полости разовьется асцит – водянка. Видите, живот у него уже немного вздут.

– Да… теперь вижу. А еще что?

– От увеличения заглоточных узлов он начнет задыхаться.

– Это я уже заметил: пройдет совсем немного – и начинает тяжело дышать.

– А тем временем он будет все больше худеть и слабеть.

Поль несколько секунд смотрел в пол, потом поднял глаза на меня.

– Короче говоря, он будет мучиться до конца жизни. – Он сглотнул. – И как долго это протянется?

– Несколько недель. Точно предсказать нельзя. Может быть, месяца три.

– Что же, Джим. – Он провел рукой по волосам. – Этого я допустить не могу. Я ведь за него в ответе. Лучше усыпить его теперь, пока еще он не страдает по-настоящему. Вы согласны?

– Да, Поль. Это самое гуманное.

– А вы не могли бы сделать это сейчас же? Как только я уйду?

– Хорошо. И обещаю вам, что он ничего не почувствует.

Его лицо застыло. Он сунул трубку в рот, но она уже погасла, и он убрал ее в карман. Потом наклонился и погладил Тео по голове. Мохнатая мордочка со смешной бородкой обернулась к нему, и несколько секунд человек и собака смотрели друг на друга.

– Прощай, старина, – пробормотал Поль и быстро вышел.

Я сдержал свое обещание.

– Хорошая собака, умница Тео, – шептал я и гладил, гладил мордочку и уши, пока песик погружался в последний сон. Как все ветеринары, я терпеть не мог этой процедуры, хотя она и безболезненна, и находил утешение только в том, что сознание угасало навсегда под звуки ласкового голоса и прикосновения дружеской руки.

Да, конечно, я сентиментален. Не то что Поль. Его поведение было здравым и разумным. И он сумел выбрать верный выход, потому что не поддавался эмоциям.

Позже, за воскресным обедом, который доставил мне куда меньше удовольствия, чем обычно, я рассказал Хелен про Тео.

Я не мог промолчать, потому что на нашей газовой горелке (других средств для приготовления пищи у нас не было) она сотворила восхитительное жаркое, а я не отдавал должного ее искусству.

Она сидела на скамеечке, и я поглядел на нее сверху вниз, – сегодня была моя очередь сидеть на высоком табурете.