Ури Дан - Операция Энтеббе

Сидя в длинной комнате, на стенах которой не было ничего, кроме портретов Теодора Герцля и Хаима Вейцмана, Рабин снова и снова терзался сомнениями.

- Я предпочел бы находиться в первом самолете, который приземлится в Энтеббе, - сказал он впоследствии.

Рабин переговорил обо всем и с лидером оппозиции Менахемом Бегином, что могло бы показаться странным для тех, кто незнаком с пестрой и многообразной историей Израиля. В свое время Бегин был наиболее желанной добычей для английской контрразведки, после того как был убит Аврахам Штерн. Неуловимый вождь подпольной организации "Иргун Цваи Леуми" (Эцель), он постоянно выступал с критикой Рабина и заслужил, репутацию "ястреба". Однако острые политические схватки были забыты: теперь их объединила общая опасность.

Сам Рабин в возрасте 18 лет был десантником в партизанских отрядах, боровшихся против блокады, которую установили в Палестине англичане с целью помешать иммиграции евреев. И, как это ни парадоксально, он был также диверсантом в английских войсках, сражавшихся против нацистов во время Второй мировой войны. Всю свою жизнь, с самого детства,

он участвовал в войнах особого рода; однако по своим склонностям он фермер, и в его характере сочетаются типичные черты израильского гражданина-солдата: твердое понимание необходимости всегда быть готовым к борьбе за свое право быть евреем и вместе с тем душевная мягкость и доброта, которые являются следствием философского подхода к жизни и смерти.

После создания Израиля Рабин прошел обучение в военном колледже при английском штабе. Он понял, какую роль должна сыграть авиация при подавлении вражеских аэродромов в первый день Шестидневной войны.

- Как только они были выведены из строя, - сказал Рабин, который в то время был начальником генерального штаба, - основная задача по разгрому вражеских войск легла на плечи наших войск в пустыне.

Рабин-гуманист был полон сочувствия к родственникам пассажиров рейса "139", которые штурмовали его резиденцию. Рабин-солдат вычислял возможность риска в беспрецедентном рейде. Большому числу пассажиров грозила опасность, так как решено было без необходимости не стрелять в угандийских солдат, охраняющих здание. Рабин-политик вспоминал предыдущие случаи обмена заключенных. Он с горечью напомнил о них во время одной из жарких дискуссий:

- В 1968 году после секретных переговоров мы освободили палестинцев и тайно обменяли их на израильтян - пассажиров угнанного в Алжир самолета "Эль Аль". В 1969 году произошел другой безмолвный обмен: сирийских летчиков и других военнопленных обменяли на двух израильских заложников, которых продержали в Дамаске 98 дней. И, наконец, после войны Судного дня мы вернули более сотни диверсантов и шпионов, чтобы получить тела нескольких израильских солдат, погибших в боях.

Однако родственники пассажиров рейса "139" задавали только один вопрос:

- Вы хотите дождаться, чтобы людей убили до того, как вы, наконец, совершите обмен? И Рабин-гуманист позднее сказал:

- До конца своих дней я буду прислушиваться к голосу своей совести. В истории с рейсом "139" я придерживался принципа, от которого не хотел отступать, пока не произойдет нечто, что в корне изменит всю ситуацию. До тех пор, пока я не убедился во время субботней репетиции, что операция тщательнейшим образом продумана, я считал, что надо произвести обмен.

Премьер-министр, на которого сыпались обвинения в бездеятельности и нерешительности, различал три формы реакции на террористические методы шантажа.

Первая: террористы действуют на нашей территории. В этом случае предпочтительнее с ними бороться, а не уступать, хотя иногда гибнут невинные жертвы, как это произошло в Маалоте, когда погибло больше двадцати израильских школьников, попавших в руки террористов.

(В Маалоте специальные отряды взяли штурмом школу, где просочившиеся через границу арабские террористы держали в качестве заложников 100 детей. В ходе перестрелки погибло 22 школьника).

Вторая: захват заложников на дружественной нам территории, где полиция враждебна террористам. Так было в ЮАР, где мы боролись с террористами, имея поддержку властей. Там не было никакой моральной дилеммы.

Третья: захват и увоз заложников на территорию, дружественную террористам. Таков случай с рейсом "139". Я знаю, что наши войска в состоянии произвести удар дальнего действия, но я не могу согласиться рисковать сотнями невинных жизней - или даже одной.

Я не хочу никакой освободительной операции, у участников которой будет билет только в одну сторону.

Я хочу получить доказательства, что первый самолет, прилетевший в Энтеббе, сможет безопасно приземлиться и благополучно вернуться назад. Катастрофа в Уганде будет колоссальной победой наших врагов.

И пока я не получу этих доказательств, ничто не заставит меня изменить принятое ранее решение о переговорах.

Бегин, поседевший командир Эцеля, поддержал Рабина. Он принимал участие в заседаниях кабинета и согласился с решением о переговорах. Затем в пятницу вечером Рабин, ознакомившись с новейшими данными разведки из Энтеббе, сказал своему политическому противнику и бывшему товарищу по оружию:

- Я думаю, мы сможем это осуществить. Надо только, чтобы Гур побывал на репетиции "Молнии", и тогда, если он будет удовлетворен, мы будем просить одобрения всего кабинета. 14 НОЧЬ РЕПЕТИЦИИ

Только горстка мужчин и женщин, отобранных для участия в "Молнии", знала, что в ночь на субботу они занимались не учебной тренировкой, а подготовкой к секретной операции. Репетиция была разделена на несколько частей. Каждое подразделение в течение дня отрабатывало свое задание, по возможности независимо от других. Врачи в репетиции не участвовали, так как были хорошо знакомы с хирургией в условиях полета. Большинство их в пятницу после полудня было отправлено в карантин. Из-за неожиданного стечения обстоятельств одному все-таки пришлось вернуться в госпиталь; там его коллега увидел, что он укладывает в полевую сумку лекарства и хирургические инструменты. Это вскоре стало известно; исчезновение других докторов тоже не прошло незамеченным; таким образом, госпиталь оказался одним из очень немногих мест, где догадывались о том, что готовится освободительный рейд.

В остальном секретность практически была стопроцентной. Но когда летчикам приказали идти в карантин, они запротестовали. "Я хочу провести последнюю ночь в собственной постели", - заявил чуть ли не каждый. И так как для участия в операции было отобрано втрое больше пилотов, чем требовалось на самом деле, а с другой стороны, летчики сами были максимально заинтересованы в соблюдении секретности, то карантин для них был отменен. Как известно, пилоты, сбитые над вражеской территорией, подвергались жестоким пыткам и увечьям. К тому же они стремились уберечь своих жен и детей от мести террористов. Это делало их самой неболтливой группой в стране.