Чарльз Диккенс - Наш общий друг (Книга 3 и 4)

- Хорошо, дорогая, - согласился Джон. - Обещаю тебе это.

- Какой ты добрый, Джон! Но сейчас ты не скажешь обо мне ни слова, да?

- Сейчас, - повторил Джон, с восхищением глядя на нее, - я не скажу о тебе ни слова.

В знак благодарности она прижалась смеющимся личиком к его груди и прошептала, искоса поглядывая на остальных:

- Я признаюсь вам еще вот в чем, мои дорогие папа, мама и Лавви: Джон не знает и не подозревает даже, что я... люблю его!

Миссис Уилфер и та не устояла перед своей замужней дочкой и со свойственной ей величавостью дала понять (правда, самым отдаленным образом), что если бы Р. У. того заслуживал, она тоже спустилась бы со своего пьедестала пленять супруга. В противоположность матери, мисс Лавиния усомнилась в разумности такого обращения с мужьями, опасаясь, что, в случае с Джорджем Самсоном, оно может оказать разлагающее влияние на этого молодого джентльмена. Что же касается Р. У., то он считал себя отцом самой обворожительной женщины на свете, а Роксмита счастливейшим из смертных, против чего Роксмит вряд ли стал бы возражать.

Молодожены откланялись рано, чтобы не торопясь дойти пешком до пристани, где им надо было садиться на гринвичский пароход. Сначала они шли, весело переговариваясь между собой, но потом Джон о чем-то задумался, и это не ускользнуло от внимания Беллы.

- Джон, милый, что случилось?

- Ничего, моя любимая.

- Может быть, ты поделишься со мной своими мыслями? - сказала она, заглядывая ему в лицо.

- Да они не такие уж интересные, друг мой. Я думаю вот о чем: тебе не хочется, чтобы твой муж был богат?

- Чтобы ты был богатый, Джон? - переспросила Белла, чуть отстраняясь от него.

- Да, богатый. Например, такой, как мистер Боффин. Неужели ты не хотела бы этого?

- Знаешь, милый, даже пробовать страшно! Разве богатство пошло на благо мистеру Боффину? И разве мне пошло на благо то, что я, хоть и немножко, но все-таки попользовалась его деньгами?

- Не всех же деньги портят, сокровище мое.

- Большинство портят, - сказала Белла, в раздумье подняв брови.

- Будем надеяться, что и это неверно. Предположим, у тебя много денег, ведь с ними можно сделать столько добра людям!

- Предположим, сэр! - шутливо повторила Белла. - И предположим, что мне не захочется делать людям добро? Предположим, сэр, что эту возможность можно обратить себе во вред?

Смеясь и пожимая ей руку, он спросил:

- Ну, а предположим, тебе дана такая возможность. Ты обратишь ее во вред себе?

- Не знаю, - ответила Белла, задумчиво покачав головой. - Надеюсь, что нет. Думаю, что нет. Но когда человек небогат, ничего не стоит так думать и питать такие надежды.

- Почему не сказать прямо, дорогая: "Когда человек беден"? - спросил он, пристально глядя на нее.

- Беден? Но разве я бедна? Джон, милый, неужели ты думаешь, что я считаю нас бедняками?

- Да, друг мой.

- Джон!

- Пойми меня, любимая. У меня есть ты - самое большое сокровище из всех сокровищ мира. Но я думаю и о тебе и за тебя. Вот в этом простеньком платье ты когда-то пленила мое сердце, и на мой взгляд никакое другое так не пойдет к тебе, не сделает тебя еще стройнее, еще красивее! Но вот сегодня ты любовалась дорогими нарядами, и мне, естественно, хочется, чтобы они были у тебя.

- Это очень мило с твоей стороны, Джон. Меня так трогает твоя заботливость, что я готова расплакаться. Но наряды мне не нужны.

- Мы с тобой идем пешком по грязным улицам, - продолжал он. - Я так люблю твои маленькие ножки и с болью в сердце вижу, как слякоть пачкает башмачки, в которые они обуты. И мне, естественно, хочется, чтобы ты ездила в коляске.

- С твоей стороны очень мило так о них отзываться, - сказала Белла, глядя вниз на те самые ножки, о которых шла речь. - И, слыша твои похвалы, я жалею, что башмаки у меня на номер больше, чем следует. Но уверяю тебя, коляска мне не нужна.

- Но если бы мы ее завели, ты бы обрадовалась этому?

- Обрадовалась бы не столько самой коляске, сколько тому, что ты завел ее ради меня. Джон, дорогой мой, твои желания обладают не меньшей силой, чем желания волшебниц в сказках, - стоит тебе их выговорить, и они мигом сбываются. Пожелай мне всего, что можно пожелать любимой женщине, и я как будто на самом деле получу все твои дары, Джон. Так они во сто крат дороже моему сердцу.

Такой разговор не нарушил их счастья, и дом, в который они вернулись, не перестал быть для них уютным домом. Хозяйственные таланты Беллы развивались не по дням, а по часам. Все амуры и грации пребывали у нее в услужении (по крайней мере так казалось Джону) и помогали ей создавать уют в ее гнездышке.

Семейная жизнь Беллы текла тихо и мирно. Весь день она была дома одна, потому что ее муж уходил в Сити сразу после раннего завтрака и возвращался оттуда поздно, только к обеду. Он говорил Белле, что служит в фирме, торгующей колониальными товарами, и поскольку такого объяснения для нее было совершенно достаточно, она, не вдаваясь в подробности, представляла себе эту фирму как вместилище чая, риса, волшебно пахнущих шелков, резных шкатулочек и нарисованных на прозрачном фарфоре фигурок с узкими раскосыми глазами, в туфлях, подшитых подметками чуть ли не тройной толщины, и с косицами, заплетенными так туго, что головы у них запрокидывались назад. Она всегда провожала мужа до железнодорожной станции и всегда ходила встречать его; кокетливости в ней поубавилось (впрочем, ненамного), да и платье, хоть и скромное, отличалось таким изяществом, точно у нее только и было забот, что о нарядах. Но когда Джон уезжал в Сити, она снимала это изящное платье, надевала вместо него простенький капот, подвязывала передник, откидывала обеими руками волосы со лба, точно готовясь разыграть сцену сумасшествия, и приступала к исполнению своих хозяйственных обязанностей. Тут все шло в ход - и весы, и мешалка, и кухонный нож, и терка, и пыльная тряпка, и мыло, и садовые ножницы, и совок, и грабли, и прочие подобные орудия, и иголка с ниткой, и щетка, и веревка для сушки одежды, и главное - книга! Ибо миссис Д. Р., которая в бытность свою мисс Б. У. не утруждала себя хлопотами по дому, теперь была вынуждена то и дело обращаться за указанием и помощью к книге живота, именуемой "Советы британской хозяйки", и просиживала за ней часами, поставив локти на стол и подперев кулачками голову, точно волшебница, запутавшаяся в хитросплетениях черной магии. Происходило это главным образом потому, что "британская хозяйка", будучи истой британкой по духу, не обладала даром изъясняться на английском языке и в ряде случаев могла с одинаковым успехом излагать свои поучения на каком-нибудь камчадальском наречии. В такие критические минуты Белла, не выдержав, говорила вслух: "Вот нелепая старушенция! Как прикажете ее понимать? Она, наверно, писала это в нетрезвом виде!" И, разразившись таким примечанием на полях, снова начинала штудировать "Хозяйку", сосредоточенно сжав губы, отчего у нее сразу проступали ямочки на щеках.